Второй концерт нового сезона Российский национальный оркестр вновь посвятил австро-немецкой классике.
После блистательного Мендельсона с Михаилом Плетневым – Шуберт и Брамс, теперь – с Владимиром Юровским, постоянным приглашенным дирижером РНО. Оркестр, с первого выступления продемонстрировавший прекрасную художественную форму, закрепил свой успех.
Первое отделение по традиции было отдано солисту – французу Николя Ангеличу. Ученик Альдо Чикколини, Ивонн Лорио и Мишель Берофф, Ангелич к 40 годам сделал неплохую карьеру, выступая с ведущими оркестрами Франции – Национальным филармоническим оркестром под управлением Марка Минковского, Филармоническим оркестром Радио Франции и Пааво Ярви, Национальным оркестром Лиона и Дэвидом Робертсоном, Национальным оркестром Лилля и Маттиасом Бамертом.
В России артист не в первый раз: он принимал когда-то участие в Конкурсе имени Чайковского, потом здесь гастролировал, играя с Академическим симфоническим оркестром Санкт-Петербургской филармонии под управлением Александра Дмитриева.
В 2003 году пианист дебютировал с Нью-Йоркским филармоническим оркестром под управлением Курта Мазура. Как солист и ансамблист принимал участие в фестивале в Вербье (Швейцария), а также по личному приглашению Марты Аргерих выступил на ее фестивале в Лугано.
Выступив в Москве со Вторым фортепианным концертом Брамса, Ангелич показал себя культурным, чувствующим стиль композитора, умеющим найти общий язык с дирижером и оркестром. Нельзя сказать, что он потряс особой глубиной проникновения в это произведение: его интерпретация была несколько холодноватой и благополучной.
Внутренние переживания, страстность, которая всегда присутствует у Брамса, ощущались чаще в игре оркестра, чем солиста. Да и в звуковом отношении РНО звучал более стильно и разнообразно. Тем не менее концерт благодаря твердой направляющей руке дирижера слушался с интересом.
Однако главным героем вечера стала “Неоконченная симфония” Шуберта, которая предстала в новом обличье: в виде полного четырехчастного цикла, реконструированного композитором Антоном Сафроновым. Ученик Эдисона Денисова по Московской консерватории Сафронов, стажировавшийся в Германии, писал “за Шуберта” по заказу оркестра Баден-Бадена (где и состоялась премьера). Затем эта затея вдохновила Владимира Юровского, с которым Сафронов некогда вместе учился в Мерзляковском училище.
В таких случаях всегда хочется задать вопрос: “А зачем подправлять классиков?” Ведь получив продолжение, “Неоконченная” теряет при этом свой мистический ореол. И если в случае с Десятой симфонией Малера налицо трагическая ситуация, когда композитор хотел написать произведение, но физически не успел, то здесь заявлен эксперимент ради эксперимента.
На эту тему композитор дал развернутые пояснения в программке к концерту, где, в частности, написал, что пытался проникнуть во внутренний мир Шуберта, “постоянно ощущая себя творцом-собратом”. Сочиняя недостающие Скерцо и Финал, Сафронов использовал исключительно шубертовский материал: эскизы к третьей части Симфонии, а для четвертой части – Героический марш для фортепиано в четыре руки и неоконченную фортепианную сонату фа-диез минор.
С точки зрения ремесла работа Сафронова очень профессиональна: инструментовка на слух весьма напоминает оригинал (хотя случалось, что некоторые интонации больше напоминали Чайковского, что для Шуберта вряд ли характерно), темы скомпонованы и развиты вполне логично. Правда, Шуберт как раз отличался некоторой иррациональностью форм, тяготением к эпическому развертыванию.
Альфред Брендель, выдающийся исполнитель фортепианного Шуберта, метко замечал, что Шуберт ассоциируется у него с сомнамбулой. У Сафронова же целое предстает сбалансированным и динамичным: это иное ощущение времени, не такое, как у Шуберта.
Кстати, подпав под влияние новой концепции симфонии, Юровский, замечательно продирижировавший первую часть, слишком упростил вторую. Шаги в вечность превратились в незатейливый танец – и действительно, стоило ли печалиться, когда “вся жизнь впереди”! Так что “предусмотрительное” замечание Антона Сафронова о том, что сам по себе оригинал не мог пострадать от его работы, верно лишь отчасти.
Приставь Венере Милосской руки, дострой руины в Царицыне – и перед нами другое произведение. Нуждается ли в этом музыка Шуберта? Думается, что ответ все-таки будет отрицательным.
Евгения Кривицкая, газета “Культура”