“Меня обижает, когда говорят: “Курица – не птица, вокалист – не музыкант”, – говорит оперная певица Большого театра Елена Зеленская.
Прима поёт в крупнейших театрах мира, но сценой своей жизни считает родной ГАБТ.
Итальянцы кидаются помидорами
— Елена, в театральном мире ходят легенды, будто бы некоторые оперы композиторы создали специально для того, чтобы певица потеряла голос.
— Считаю, что «Аттила» — страшная партия для голоса. Это ранняя опера Верди.
Когда в первый раз услышала её, мой муж сказал: «Запомни: чтобы ты её никогда не пела!»
Там действительно можно попрощаться со связками. Партия баритона написана в теноровой тональности, бас — в баритональной, а сопрано — в колоратурной… Непонятно, какой голос надо иметь!
Когда меня пригласили в Италию исполнить «Аттилу», мои агенты сразу сказали: «Итальянцы очень ревниво относятся к Верди. Это их родной композитор. Будь готова к худшему: их публика до сих пор кидается в певцов помидорами».
Но… после первой арии аплодисменты грохотали так, что оркестр не мог вступить!
— «Не бывает так, чтобы голос у оперного певца был прекрасный, а его владелец в жизни — мелочный и завистливый». Это мнение величайшего неаполитанского певца Карузо.
— Действительно так. Чем чище, добрее человек, тем серебристее его тембр. Когда я училась в Консерватории, постоянно слышала: «Курица — не птица, вокалист — не музыкант». Меня это всегда коробило и обижало. Я считаю: певец — самый настоящий музыкант, даже среди инструменталистов! Ведь он строит своё исполнение, не видя своего инструмента…
— Чтобы инструмент, дарованный природой, лучше звучал, вы делаете…
— Много чего. Для сопрано моего плана самая сложная роль — Аиды. За два дня до спектакля я замолкаю…
— И как близкие на это реагируют?
— Ой, они уже привыкли. График работы моего супруга — он занимается бизнесом — вообще подстраивается под мой. Муж знает: в 16.00 я должна кушать, потому что в 17.00 выхожу из дома в театр.
Извиняюсь за подробности, но, как правило, в ночь перед спектаклем мы спим отдельно. Слух, нервные окончания — всё обостряется. И малейший звук, скрип раздражает. Просыпаешься — и уже не можешь заснуть. Всё выводит из себя.
Не было бы моего мужа, не существовало бы и меня как певицы. Он мне помогает во всём. Хотя первоначально возникали очень сложные моменты… Например, когда мне поклонники целовали ручки. Он ревновал так, что можно было умереть.
На сцене — в пижаме
— Не так давно у вас было сольное выступление во французской «Гранд-опера»…
— Насколько мне известно, после Галины Вишневской и Ирины Архиповой там никто не пел из русских певиц. Я исполнила цикл русских романсов. Три раза пела на бис.
Так получилось, что на Западе меня знают больше, чем дома. Серьёзная международная карьера у меня началась с «Леди Макбет», как ни странно: эта роль считается для сопрано высшим пилотажем.
В каких только постановках я не участвовала! В одном спектакле я каталась в шёлковой пижаме по сцене и при этом пела. В другом — карабкалась босиком по наклонной крышке рояля. Страсти ещё те!
— Пласидо Доминго сказал, когда приезжал в Россию: «Елена Зеленская — моё любимое сопрано».
— Мы познакомились в 2001 году, во время моего дебюта в «Метрополитен-опера». Я пела в «Бале-маскараде». Когда узнала, что за дирижёрским пультом будет сам Доминго, меня просто стало трясти от страха.
Оказалось, что Пласидо Доминго — великодушный, добрейший человек. Он преподал мне урок огромной душевной щедрости. Звонил мне в антракте в гримёрку и кричал: «Елена! Браво! Брависсимо!»
Ольга Шаблинская, Аргументы и факты