Сегодня в театре «Геликон» состоится российская премьера оперы «Распутин», созданной в 1988 году американским музыкальным критиком и композитором Джеем Ризом по заказу театра “Нью-Йорк Сити Опера”.
Перед премьерой художественный руководитель «Геликона» Дмитрий Бертман рассказал корреспонденту «Газеты» Ольге Романцовой, почему он не считает новую постановку оперным экспериментом.
– Когда вы узнали об опере “Распутин”?
– 12 лет назад Риз показал мне партитуру. Он был членом жюри конкурса имени Скрябина, проходившего в Москве, смотрел наши спектакли и принес свою партитуру. Я сразу понял: музыка гениальная. И убрал партитуру в стол. Тогда еще не пришло время для постановки «Распутина» в России, и музыка казалась слишком сложной для певцов.
– Среди персонажей оперы есть Ленин. Он тоже поет?
– Нет, арии он не поет, но речь произносит.
– В опере много исторических лиц: Феликс Юсупов, Николай II и Александра Федоровна. Вы стремились сохранить портретное сходство? Ведь сюжет оперы далек от исторической правды.
– Мы сохранили портретное сходство, потому что большинство зрителей представляют, как выглядели Николай II, царица Александра Федоровна, Распутин. Нельзя же это игнорировать. Но хотя герои узнаваемы, я бы не сказал, что это исторический спектакль, скорее наша версия мифа о Распутине.
– Распутин для вас мифологический герой?
– В этом нет ничего удивительного: жизнеописание любого незаурядного человека окружено множеством мифов. Читая материалы о Распутине, в том числе мемуары Анны Вырубовой, князя Юсупова и воспоминания дочки Распутина Матрены, я, например, так и не получил ясного представления об этом человеке. Все противоречат друг другу. То ли Распутин так умел преображаться, то ли мемуаристы слишком субъективны.
Но интереснее всего для меня был поиск параллелей с современностью. В сущности, это история о том, как одна секта сменяет другую. Опера начинается с хлыстовской оргии, а заканчивается речью Ленина.
– Постановка «Распутина» – очередной оперный эксперимент?
– Нет, я устал от экспериментов. В последнее время я все чаще думаю, что мы, режиссеры, немного переусердствовали. Вспоминаю, как смотрел в детстве «Садко» в постановке Бориса Покровского и «Евгения Онегина» в постановке Станиславского, – я ведь и полюбил оперный театр за его красоту, нежность и мелодраматический флер. Плакал, когда умирала Мими. Любовался японским садом в «Мадам Баттерфляй».
Сейчас оперный театр изменился до неузнаваемости. В 1970-е в Европе случился кризис: публика перестала ходить в оперу. И чтобы вернуть ее, режиссеры стали придумывать скандальные постановки. Выпускали Виолетту в одном нижнем белье или поселяли героев «Богемы» на мусорную свалку.
В результате народ повалил в театр: публика возмущалась, но и бурно обсуждала оперные постановки. Но авангардные решения очень быстро превратились в штампы. А классическая постановочная традиция оказалась утерянной. Ушли режиссеры, способные работать с артистом, их сменили постановщики, а то и дизайнеры, занявшиеся режиссурой. Ушел реалистический театр. И зритель снова уходит из оперного театра.
– И это говорит режиссер, у которого «Аиду» пели в камуфляже?
– Мои взгляды со временем меняются: я же не фанатик-сектант, а нормальный человек. Возможно, через несколько лет я скажу что-то другое. Но сейчас я искренен и исхожу из своего опыта, ведь я ставлю спектакли не только в Москве, но и в других местах, вижу, что происходит в мире, и могу себе позволить делать то, что мне нравится. Старым, традиционным постановкам очень часто не хватало смелости. Зато в современных спектаклях только она и осталась.
– Это правда, что вы открываете филиал «Геликона» в Ханты-Мансийске?
– Ханты-Мансийск – настоящий город будущего. Там осуществляются самые фантастические проекты: есть кинофестиваль, театральный фестиваль, но до сих пор нет оперного театра. Это же неправильно. Ведь оперный театр – признак цивилизации.
Когда «Геликон» был на гастролях в Ханты-Мансийске, спектакли посмотрел губернатор города и решил с нами сотрудничать. Вскоре там будет построен небоскреб, самый высокий в этом полушарии. А верхние этажи здания отдадут оперному театру. Губернатор решил назвать его «Геликон» и хочет, чтобы наш театр стал партнером своего новорожденного тезки.
Ольга Романцова, “Газета”