Марафон “пасхальной” музыки от Валерия Гергиева растянулся в этом году на месяц – от даты открытия Московского Пасхального фестиваля по церковному календарю, до традиционного его финала на Поклонной горе и в Большом зале консерватории 9 мая.
Мариинский оркестр сыграл за 29 дней 49 концертов в 28 российских городах и в столице Казахстана Астане, перемещаясь на чартерном поезде и покидая вагоны только для выступлений.
Вся статистика Московского Пасхального оперирует победными показателями: сотни концертов – симфонических, хоровых, камерных, звонильных, 17 000 км по стране тура Гергиева с Мариинским оркестром, а географический размах хоровых концертов еще шире – от Черного моря до Чукотки, камерных – от Баренцева моря до Якутска, здесь же – выступления мировых звезд, “тысячеголосые” детские хоры, армейские коллективы, сотни тысяч слушателей, трансляции, оперы, симфонии, литургии, романсы.
Суть Московского Пасхального давно уже не музыкально-фестивальная. Теперь он позиционируется как глобальный социально-просветительский проект, охватывающий российские регионы, все слои аудитории, идеологические тренды, популяризаторские идеи. Так, среди участников нынешнего фестиваля были Академический ансамбль песни и пляски Российской армии им. А. В. Александрова, Российско-Китайский молодежный оркестр, созданный Гергиевым год назад, детские региональные хоровые коллективы. В Ульяновске реализовали и замысел Гергиева – собрали “тысячеголосый” детский хор, исполнявший песни в сопровождении Мариинского оркестра.
Между тем у нынешнего Пасхального были и конкретные тематические профили: 70-летие Победы, главным посвящением которой стало исполнение в Самаре Седьмой “Ленинградской” симфонии Дмитрия Шостаковича, впервые прозвучавшей в 1942 году здесь же, на сцене Театра оперы и балета (тогда – Куйбышевского).
Другое приношение адресовали Петру Ильичу Чайковскому, к 175-летию со дня его рождения. Музыку великого русского классика играли почти во всех городах по пути следования пасхального поезда – в том числе на родине композитора в Воткинске.
Но центральным пунктом “оммажа” Чайковскому стал марафон его музыки 7 мая, когда в Концертном зале Чайковского Мариинский оркестр с Денисом Мацуевым исполнили все три фортепианных концерта Чайковского, а затем переместились в Клин, и в Доме-музее П. И. Чайковского сыграли еще одну программу, включавшую Второй фортепианный концерт и Шестую симфонию Чайковского.
И надо отметить, что Третий концерт для фортепиано, открывавший юбилейную программу, в интерпретации Мацуева, впечатлил чрезвычайно. Вопреки привычному для ансамбля Мацуева и Гергиева драйву скорости и жесткой динамики, в Третьем концерте оркестр и рояль погрузились в другую глубину, словно в звуковой “океан” – тягучий, плотный, бездонный, где тяжелый пульс литавр со вздымающимися гигантскими волнами струнных сливался с тяжелыми аккордовыми каскадам и исступленной каденцией рояля.
По сути, этот Третий концерт звучал, как вход в Шестую “Патетическую” симфонию Чайковского, в предсмертное сочинение Чайковского, в исповедь всей его жизни. И вечером в Клину этот музыкальный “апокриф” Чайковского, создававшийся именно здесь, как и Третий фортепианный концерт, был исполнен. Шестая получилась у Гергиева жесткой, конвульсивной, резко обозначающей все рельефы – от призрачного, вальсового “гона” и “похоронных” медных хоралов до безнадежной концовки с растянувшимся в бесконечность последним звуком.
На закрытии Пасхального фестиваля в Большом зале консерватории Шестая симфония, исполненная на контрасте с лирической Первой (“Зимние грезы”), открылась с более глубоким драматизмом, перемешавшим, как в мифе, в одно слитное целое и “океанские” рокоты литавр, и надрывы тутти, и жуткий бег “скерцо”, и рыдающий реквием финала, завершившегося мрачным погребальным звуком.
Другой такой же трагической интерпретацией, исступленно соединившей в звуке темы жизни, смерти, обрушения, стало исполнение “Самсона и Далилы” 2 мая, в день рождения самого маэстро. Во время концерта он узнал о смерти Майи Плисецкой. Переживать мгновение пришлось у пульта, в музыке.
И когда Ольга Бородина величественная, действительно не сравнимая ни с кем Далила, исполняла коронные арии жрицы бога Дагона, восхищая богатым звуком, огромной эмоциональной глубиной, филигранной фразировкой, оркестр у Гергиева перешел к страшным раскатам звука, изображая разрушение стен филистимлянского храма, рассыпающиеся глыбы, весь трагический ужас происходящего. И эта трагическая краска нынешнего Пасхального фестиваля останется в его “сюжете” навсегда.
Ирина Муравьева, “Российская газета“