Глазунов и Сибелиус: романтизм по-разному.
«Выездной» концерт Московской филармонии прошел в Большом зале Консерватории. Госоркестр имени Светланова под управлением Александра Лазарева исполнил Первую симфонию Сибелиуса и два опуса Глазунова: увертюру «Карнавал» и ля-минорный Концерт для скрипки с оркестром. В последнем случае к оркестру присоединился скрипач Никита Борисоглебский.
Концерт организован в честь двух дат – у обоих композиторов 160-летие со дня рождения. Борисоглебский еще напомнил, что в этом году у Лазарева тоже круглая дата (ему исполнится восемьдесят). В итоге — четыреста лет на троих, как заметил мой коллега.
Лазарев — маэстро маститый и титулованный, но абсолютно не умеющий почивать на лаврах и чрезвычайно бодрый по манере дирижирования. Затраты его физической энергии и степень пространственной активности за пультом сопоставимы с манерами Курентзиса, что превращало концерт в забавный мини-спектакль.
Не успел дирижер выйти на сцену, как начались его фирменные чудачества: он не раз – прямо в процессе – с широкой улыбкой оборачивался к залу, а когда скрипач закончил бис, еще и восторженно-картинно развел руками, как бы говоря: вот оно как!
Все это не мешало Лазареву железной хваткой держать оркестр, зорко подмечать особенности партитур, выстраивать оптимальный звуковой баланс и передавать публике переживание удовольствия от процесса.
Глазунов написал «Карнавал» в 1892 году, посвятив ее критику Герману Ларошу. Нечасто увидишь, чтобы композитор так отметил музыкального журналиста.
Впрочем, Ларош был в музыкальных кругах фигурой видной, да и о Глазунове отзывался с похвалами. Концерт создан в 1904 году и посвящен знаменитому виртуозу Леопольду Ауэру.
Вещи эти, по всей видимости, разные. Суть карнавала как бы обязывает к «карнавальности» по Бахтину: чтобы была слышна стихийная свобода. Поэтому нарядная мажорность у Глазунова довлеет, но не исключает толики лирического. В какой-то момент оркестр неожиданно замолкает, и включается орган.
С помощью тембровой драматургии Глазунов, в разгар торжества мирского и бренного, напоминает о вечном и надмирном. Кроме того, заметна особенность манеры композитора: его широкое музыкальное дыхание, даже если речь идет о локальном буйстве на празднике. Все это, и буйство, и дыхание, и краткий миг беспечности, ГАСО передал сполна.
Переживание от исполнения Концерта такое, как было у Бориса Асафьева, писавшего:
«Основное впечатление от музыки Глазунова — ее ясность, светлая спокойная ясность себе довлеющая. Но ясность не прозрачная, а густая, непроницаемая, как голубая синева неба над высокой снежной вершиной или как цвет вод горных альпийских озер».
Дирижер Лазарев при этом больше сосредоточился на эпическом разливе и капризной танцевальности, чем на светлом лиризме. Такой у него личный темперамент. Но, в общем, это Глазунов, близкий к тексту, с ощутимой «плотностью» звучания и отголосками мотивов «Раймонды».
Соответственно и Борисоглебский, чутко относившийся к партитуре, не щеголял своими техническими возможностями и не выставлял напоказ авторские двойные ноты, но тактично вплетал звуки скрипки-соло в общую ткань музыки.
Царило «примиряющее» начало, когда виртуоз-одиночка не то чтобы соревновался с оркестром, как положено в скрипичных концертах, но как бы шел с ним в ногу, сливаясь в общем развитии тем. Особенно в скерцо. Деликатность сольной игры с броским вибрато, оттеняемая напористым оркестром, совпадала с замыслом, а в блестящей каденции (авторства самого Глазунова) — особенно.
И музыкальные фразы, мерно перекатывающаяся от низких струнных к скрипкам, как прилив в океане, и периодические фанфары медных духовых — все напоминало о бале с его кружением и упоением кружения. Элегия, сменяющаяся скерцозным оживлением и торжественными финальными аккордами – давно проверенный романтический рецепт. Глазунов был такой, и музыканты это хорошо поняли.
На бис Борисоглебский со смешливой легкостью, даже с подчеркиванием «цыганщины», сыграл «Юмореску» Сибелиуса, подчеркнув в преамбуле, что рад играть не сольный бис, а с оркестром.
Симфония Сибелиуса иная, и это тем более интересно, что композиторы — ровесники. Хотя и тут некий неоромантический герой выплескивает переживания, эмоции не льются «волной», но дробятся на экспрессивные фрагменты.
Они раз за разом вырастают из недр кажущегося спокойствия, когда «гладкая» вроде бы музыка обретает ломкие хроматизмы, одновременно увеличивая и скорость, и громкость. А потом спадает в торжественность, в неустойчивое равновесие. Степень классической «старомодности» тут меньше, чем у Глазунова, количество перепадов настроений и исповедальной мрачности — больше. Симфония написана в разгар семейной трагедии Сибелиуса, и никто не сравнит эту партитуру с синим небом и альпийскими озерами. Скорее с «веющим с небес холодном ветром» (описание автора).
Лазарев эффектно подал вступительное соло кларнета на фоне рокота ударных, сразу выявив «меланхолию, холод и отстраненность» музыки. Не менее эффектно падали стремительные каскады скрипок, экспансивно перекликались с ними альты и виолончели, внятно пульсировали многочисленные пиццикато и фрагменты, отданные Сибелиусом одним лишь деревянным духовым.
А зигзаги музыки в трактовке Лазарева напомнили мне малеровскую «серьезную гаерность». Смесь гимнического с невротическим. вот что больше всего интересовало дирижера. И мастерски проведенное финальное обманчивое тутти, неожиданно упавшее в два тихих аккорда, лишь усилило это впечатление.
Успеху вечера не помешало даже досадное происшествие, когда в разгар концерта под первой скрипкой сломался стул.
Майя Крылова