Пианист Евгений Кисин приедет с концертами в Москву и Петербург не в год 175-летия Чайковского, а только в 2017 году. Но по случаю юбилея композитора музыкант поделился воспоминаниями о своем исполнении Первого концерта Чайковского с легендарным немецким маэстро Гербертом фон Караяном и ответил на вопрос, почему принципиально не участвует в конкурсных жюри.
– Мир отмечает 175-летие Петра Ильича. Вы стали больше включать в свои концерты его музыки?
– Я, как правило, не выбираю репертуара в соответствии с юбилейными датами. Исключение я сделал лишь несколько лет назад для юбилеев Шопена, Шумана и Листа, но тогда все-таки отмечалась круглая дата – 200-летие. В наступающем сезоне я буду исполнять Первый концерт и Фортепианное трио “Памяти великого художника” Чайковского, но это не связано с его юбилеем.
– В школе вы, вероятно, много играли пьес Чайковского?
– Знаете, на самом деле нет. Конечно, я играл в школе Чайковского, но “одним из главных” композиторов он никогда не был.
– Зная вас как человека читающего, нельзя не спросить, какие новые книги, новые открытия о композиторе “Пиковой дамы” вас в последнее время особенно заинтересовали?
– Я действительно “человек читающий”. Но что касается великих композиторов, мне на самом деле интереснее читать не монографии о них, а то, что они сами написали: воспоминания, письма, дневники, статьи… И, конечно, воспоминания других людей о них, если таковые имеются. Но знаете, у меня никогда не возникало желания перечитывать ни статьи Чайковского, ни его дневники, ни письма, ни книги о нем (хотя читал я все это в свое время с интересом) – а вот музыку его мне хочется слушать всегда, она всегда была мне очень близка.
– Как нужно играть Чайковского, чтобы не пересластить, не опошлить? Его музыку до сих пор многие склонны считать полной банальностей и сентиментальностей.
– Я думаю, это просто вопрос хорошего вкуса – как и в исполнении любой музыки.
– Известно, что Чайковский ревностно относился к своему современнику Брамсу, к его музыке, в которой немало стилистического родства с музыкой Петра Ильича. В чем крылась причина этой ревности?
– Мне кажется, никакой “ревности” там не было, просто Брамс был Чайковскому чужд, вот и все. Ничего удивительного в этом нет: как известно, Стравинский не любил Вагнера и Скрябина, Толстой не любил Шекспира. И это нормально, у каждого свой вкус, нам всем что-то близко, а что-то чуждо.
Можно видеть (точнее, слышать) общее у Брамса и Чайковского, а можно и наоборот. Пианисту Владимиру Софроницкому, например, Брамс тоже был чужд, потому что он слышал в его музыке академизм, которого не мог ему простить. Я вполне могу представить себе, что и Чайковского отталкивало от Брамса именно это.
– Что принесло Чайковскому мировую славу? Римский-Корсаков, к примеру, написал больше опер, но сегодня миру известны “Евгений Онегин”, “Пиковая дама” и “Иоланта”, чем “Сказание о невидимом граде Китеже” или “Снегурочка”.
– На мой взгляд, Римский-Корсаков более специфически русский композитор, чем Чайковский, потому он и менее известен на Западе. Чайковский – более интернациональный. А всемирно известным любого композитора делает только его творчество. Музыка Чайковского (так же, как и Шопена) обладает необыкновенным свойством проникать прямо в сердце слушателя; думаю, что именно поэтому Шопен и Чайковский – самые популярные и любимые композиторы во всем мире, в самых разных странах и частях света.
– Как вы считаете, какое послание оставил Чайковский в своих полных мистики операх “Пиковая дама” и “Иоланта”?
– Не знаю. Не люблю и не могу словами говорить о музыке. Мне кажется, в том и величие музыки, что она выше слов.
– Вы играли Первый концерт Чайковского с маэстро Гербертом фон Караяном. Помните его ремарки во время репетиций?
– Ну, конечно же, я очень хорошо помню, как все это было. Когда мы встретились перед репетицией, не успел я сыграть первого аккорда, как Караян сказал: “Я прочел документы, согласно которым Чайковский после самого первого исполнения этого произведения сказал: “Слишком быстро”. И сейчас все играют это сочинение слишком быстро – и никакой музыки. А мы с тобой будем делать музыку”.
После этого начал я играть – и на протяжении всего произведения Караян меня останавливал и требовал замедлить темпы. Мне тогда было всего 17 лет, возражать я не смел… Но на первой же репетиции оркестр был очень недоволен, потому что великий маэстро, стараясь избежать “немузыкальной быстроты”, явно впал в другую крайность (думаю, что тут и возраст его играл роль: ведь в 80 лет сердце бьется медленнее).
И я помню, как он, в частности, сказал по поводу середины второй части концерта: “Prestissimo ist falsch!” В результате удалось найти какой-то компромисс, и Караян кое-где немножко сдвинул темпы по сравнению с первой репетицией.
– Какую из редакций Первого концерта играете вы?
– Общепринятую, зилотиевскую. Можно много рассуждать о том, что это не Чайковский и так далее, но все же, я думаю, не случайно подавляющее большинство пианистов, включая всех великих, играли именно ее. Как писал Владимир Жаботинский,
“факты, непреложные явления жизни <…> не изменятся от того, будем ли мы одобрять их или порицать. Не порицать и не одобрять их надо, не ставить двойки или пятерки мировому порядку и его проявлениям, а скромненько учиться у них уму-разуму; брать жизнь такою, какая она есть в основе своей, и на этой основе строить наше мировоззрение”.
Мне кажется, это очень мудрые слова, которые относятся ко всему и к музыке в том числе.
– Насколько заметным оказался вклад Чайковского в фортепианное искусство с точки зрения эволюции этого искусства?
– Я с удовольствием играю Чайковского, но, честно говоря, не вижу, чтобы он внес что-то в фортепианное искусство как таковое. Несмотря на такие шедевры как, например, Первый концерт, фортепианный цикл “Времена года”, “Размышление” и до-диез минорный Ноктюрн, главный вклад Чайковского все-таки был не в фортепианную музыку, а в симфоническую.
– Есть ли современные композиторы, чья музыка способна вас заинтересовать, вдохновить, которую хотелось бы сыграть?
– Из современных… ну, разве что Губайдулина. Я люблю некоторые произведения Куртага, но, честно говоря, не фортепианные.
– Есть в ваших планах выступления в России?
– Да, конечно, меня часто приглашают в Россию, и я собираюсь приехать в Москву и в Петербург в 2017-м году.
– Этим летом в Москве и Петербурге пройдет XV конкурс Чайковского. Вас не приглашали в жюри?
– Нет, а если бы и пригласили, то я бы отказался. Меня не раз приглашали в жюри разных конкурсов, но я всегда отказываюсь, поскольку не считаю, что в качестве члена жюри могу сделать что-то ценное, чего не могут другие люди, и потому просто не хочу тратить на это времени.
Как сказал Прокофьев в ответ на предложение Генриха Нейгауза сыграть концерт из собственных произведений: “Да, но ведь это стоит полсонаты”. Разумеется, я никоим образом не сравниваю себя с Прокофьевым, но… каждому свое.
– Считаете ли вы, что этот конкурс – один из самых важных в музыкальном мире?
– Когда-то это, безусловно, было так. Я еще помню те времена, помню, как ходил на конкурс Чайковского в качестве слушателя в 1980-х годах и какой это был праздник. А что происходит сейчас – просто не знаю.
Владимир Дудин, “Российская газета”