Елена Башкирова — дочь легендарного пианиста и педагога Дмитрия Башкирова и супруга другого великого пианиста и дирижера Даниэля Баренбойма, руководитель двух международных фестивалей камерной музыки, в Москве и Берлине, — эталон грации и интеллекта.
Когда вы слушаете ее игру, хочется рассуждать о том, что русская фортепианная школа по-прежнему впереди планеты всей, вспоминать, что учителем Елены Башкировой был ее выдающийся отец, и поражаться, какой перед вами тонкий знаток камерной музыки.
В качестве солирующей пианистки, вне камерных ансамблей наблюдать ее приходится не так уж часто, и всякий раз это редкая удача.
Для Мальтийского фестиваля Елена Башкирова подготовила клавирабенд, первую часть которого составили четыре произведения Моцарта, а вторую — опусы Дворжака и Бартока. И слушатели, собравшиеся во флорианском зале Роберта Самута, вновь убедились, что каждый читает произведение по-своему, и для каждого оно о чем-то ином.
Из Моцарта пианистка выбрала Ре-минорную Фантазию, ре-мажорное Рондо KV 485, ля-мажорные Вариации для клавесина и си-бемоль мажорную Сонату № 13. Как известно, в Фантазии ре минор гуляка и светлый гений следует образцам фантазий Карла Филиппа Эммануила Баха.
«Именно благодаря фантазиям, сделанным не из отрывков, заученных наизусть, и не из мыслей, заимствованных у другого, а скорее из самой музыкальной души, клавесинист может лучше других музыкантов практиковать красноречие и искусство внезапного перехода от одного чувства к другому»,
— писал второй сын Баха в 1753 году.
Фантазия ре минор Моцарта, написанная почти тридцать лет спустя, присягает на верность той же эстетике, и чередуются здесь несколько «чувств»: печальная песнь, сопровождаемая повторяющимися аккордами; задыхающиеся отрывки, мелодическая линия которых фрагментирована тишиной; импровизированные каденции.
И Andante, и Adagio по характеру — эхо барочных фантазий К.-Ф.-Э. Баха; зато последний эпизод, ре-мажорное Allegretto, выдержан в классическом стиле 1780-х.
Уже вступительные арпеджио позволили ощутить высокий пианистический класс игры Елены Башкировой. Последовавшая далее меланхоличная, похожая на арию тема скорее пелась, нежели игралась.
Свободно ведущие себя разнохарактерные мелодии сменяли гнев на милость, их прихотливый нрав напоминал об изменчивости настроений автора, о его чувственности и афористичности, об оцепенении и душевной смуте. Упомянутая выше тема-ария, схожая по духу с «Мелодией» Глюка из оперы «Орфей», пронзала холодом печали и одиночества и молила о несбывшемся. Был здесь и Моцарт-брызги-шампанского — искрящаяся, радостная тема Allegretto, в которой угадывались нотки увертюры будущей «Свадьбы Фигаро».
В одной из наших бесед я как-то заметила, что Елена всегда восхищает слушателей своей филигранной работой со звуком.
“Звук происходит в голове у человека”,
— ответила Башкирова.
“Я очень много в своей жизни слушала вокальной музыки и выступала со многими певцами. Оттого я чувствую звук вокально, чувствую звук поющий и хочу его отобразить на рояле настолько, насколько рояль может вообще отобразить звук.
Думаю о том, как нота может прозвучать, как можно использовать педаль, как создать иллюзию продолжения звука – на самом деле этого нет, но это можно создать. Просто над этим надо работать, этого надо прежде всего хотеть.
Этому сегодня уже мало кто учит. Мне очень повезло, что меня учил мой отец, все его ученики играют очень хорошим – разным, но всегда прекрасным звуком. Он этому придавал огромное значение.
То, как нужно ноту прочувствовать, чтобы она прозвучала сначала внутри, услышать ее внутренним ухом, а потом уже ее брать”.
Несмотря на импровизационность пьесы, пианистка выстроила на диво стройную и логичную форму.
Кстати, о форме: в первом издании Фантазии не было тех последних десяти тактов, которые мы слышим сегодня; согласно некоторым версиям, их автором является вовсе не Моцарт, а Август Эберхард Мюллер, горячий его поклонник. Впервые заключительные такты Фантазии ре минор были обнаружены в 1806 году, примерно через десять лет после смерти Моцарта. Впрочем, доподлинно знать не дано, ибо рукопись утеряна.
То, что Елена Башкирова — пианистка, обладающая высочайшей культурой звука, подтвердило и Рондо ре мажор, с первой же фразы пленившее легкостью и изяществом.
Созданная в 1786 году, когда автор уже вовсю занимался «Фигаро», шестиминутная моцартовская пьеса смоделирована много сложнее, чем обычное рондо (основанное на чередовании рефрена и куплетов). Пожалуй, это вовсе не рондо, а самая настоящая сонатная форма, построенная на одной теме — сейчас таковую назвали бы «тегом», поскольку встречается этот характерный спуск с доминанты (ля) до тоники (ре) во многих произведениях Моцарта, и вы всякий раз дивитесь, как веселится композитор, перемещая эту тему по клавишам и регистрам.
Особенно красочным и игривым в исполнении Башкировой было последнее её проведение — сущая метаморфоза, когда тема быстренько превратилась из ре мажора в насмешливый ре минор, а затем в дразнящую коду. Вслед за чем мы оказались в мажорном круге тональностей: пианистка ювелирно исполнила ля-мажорные моцартовские Вариации для клавесина и его же си-бемоль мажорную Сонату № 13.
Во втором отделении, перешагнув столетие, Елена Башкирова удивила «Поэтическими картинами» Дворжака — избранными пьесами из сборника 1889 года рождения, тонкими, лиричными, пленяющими богатством звуковых сочетаний (здесь даже Брамс не нашел бы лишних нот).
У каждой пьесы имеется свое название, самые популярные из них — окутанная дымкой воспоминаний зарисовка «В старом замке» и феерическая «Вакханалия». Что примечательно, Дворжак особой любви к роялю не питал, его страстью была скрипка и, разумеется, оркестр; однако цикл получился интересный, яркий, ностальгический, с приятной и доходчивой музыкой, насыщенный сложными пианистическими приемами.
Елена Башкирова справилась с ними великолепно, продемонстрировав интеллигентное туше и богатый, чистый, слегка даже колокольный звук.
Ну и на десерт пианистка поднесла совсем не десертную музыку Бартока, а именно, Сонату для фортепиано BB 88 (Sz. 80), написанную изначально для рояля Imperial Bösendorfer с дополнительными клавишами в нижнем регистре (всего 97 клавиш) — этот инструмент называют «Роллс-Ройсом среди роялей», и звучит опус Бартока соответственно.
Разумеется, в зале Роберта Самута стоял не восьмиоктавный, а самый обычный рояль, но достоинство бартоковской Сонаты от этого ничуть не пострадало.
Свою Сонату для фортепиано главный венгерский классик XX века сочинил в 1926 году и посвятил её второй жене Дитте Пастори-Барток. Любое прикосновение к этому сочинению сразу вызывает в памяти гениального интерпретатора Сонаты Андора Фёльдеша — ну, или по меньшей мере ученика и друга композитора Дьёрдя Шандора. Тем более примечательно, как удались Елене Башкировой все бартоковские дроби, вся его варварская экспрессия; динамика и штрихи были выверены до безупречности, фразировка — комфортна для восприятия, а причудливо-экстравагантная фортепианная палитра то и дело меняла тона, как то и задумывал автор.
Что было задумано, то и воплощено — так что предъявленной в этот вечер музыке вряд ли можно что-нибудь возразить.
Лина Гончарская