В Малом зале консерватории состоялся концерт “Парад. Музыка вокруг Жана Кокто”, посвященный французскому поэту, публицисту и драматургу, идеи которого оказали влияние на целую эпоху в музыке ХХ века.
Участники камерного ансамбля “Солисты Москвы” (художественный руководитель Юрий Башмет) и несколько приглашенных музыкантов представили сочинения Франсиса Пуленка, Артюра Онеггера, Дариуса Мийо и Игоря Стравинского.
Профессор Михаил Сапонов украсил программу чтением отрывков из произведений Кокто.
“Довольно облаков, туманов и аквариумов, водяных нимф и ароматов ночи; нам нужна музыка земная, музыка повседневности!”
– так писал Жан Кокто в знаменитом памфлете “Петух и Арлекин” (1918), вошедшем в историю как манифест нового поколения французских композиторов.
О том, какого рода музыку имел в виду Кокто, красноречиво свидетельствовал балет Эрика Сати “Парад”, поставленный в антрепризе Сергея Дягилева в 1917 году.
Декорации к “Параду” создал Пабло Пикассо, либретто написал Кокто. Необыкновенный скандал сопутствовал премьере спектакля, где смешались балет, оперетта, мюзик-холл и цирк, а оркестр был обогащен сиреной, выстрелами и стуком пишущей машинки.
Как и Кокто, Сати поддерживал близкие отношения с сообществом молодых композиторов, из которого позже выделилась группа “Шести”. Композиторов, составивших ее, объединяла не столько общая платформа, сколько дружба. Трое – Пуленк, Онеггер, Мийо – навсегда заняли место в истории музыки; в их тени остались Жорж Орик, Луи Дюрей, Жермен Тайфер. “Шестерка” просуществовала не слишком долго, однако принадлежность к ней принесла известность композиторам.
Очередным скандалом обернулась премьера балета “Новобрачные с Эйфелевой башни”, написанного участниками “Шестерки” на основе либретто Кокто. Туристы на мотоциклах, цирковые артисты, генерал и пожирающий его лев, наконец, сама Эйфелева башня – таковы были персонажи коллективного балета, который продолжал эстетику “Парада”.
Вечер в Малом зале, хотя и позаимствовал название у эпохального сочинения Сати, обошелся без его музыки. Непосредственно с именем Жана Кокто были связаны лишь песни Пуленка на его стихи, великолепно исполненные солисткой “Геликон-оперы” Мариной Карпеченко. В то же время программа дала достаточное представление о музыке ясной, мелодичной, по преимуществу жизнерадостной, ориентированной на джаз, мюзик-холл и городской фольклор, на классику доромантической эпохи.
При всем несходстве таких творцов, как Пуленк и Онеггер, кстати, близких друзей, даже в их сочинениях можно было заметить общие черты. Эмоциональную Сонату Пуленка для флейты и фортепиано (Елена Мамонова и Максим Емельянычев) и сдержанную Сонатину Онеггера для скрипки и виолончели (Степан Якович и Николай Солонович) объединяли компактность и строгость формы, непосредственность, обманчивая простота и неподдельная красота.
Лейтмотивом вечера были высказывания Кокто, которые читал профессор Михаил Сапонов, – он перевел, прокомментировал и впервые издал на русском языке ряд программных текстов Кокто.
“Развивай в себе именно то, в чем тебя упрекает публика, ведь это и есть ты сам”: завету с завидным постоянством следовала вся “Шестерка”.
“Дебюсси играл по-французски, но брал русскую педаль”,
– шутка с намеком на органическую связь Дебюсси с Мусоргским, кумиром молодых французов. Дерзкая, веселая, летящая сюита Мийо для скрипки, альта и фортепиано (Степан Якович, Нина Мачарадзе и Михаил Мунтян) прозвучала словно буквальное воплощение хлестких афоризмов Кокто.
Концерт завершил Дивертисмент для скрипки и фортепиано Стравинского, оказавшего на “Шестерку” не меньшее влияние, нежели Кокто и Сати. Совместная работа Стравинского и Кокто, правда, связана совсем с другим сочинением – оперой-ораторией “Царь Эдип”, но для Малого зала она совсем не подходит.
Илья Овчинников, “Газета”