Программу Владимир Юровский выбрал необычную, не сделав никаких уступок вкусам "широкой публике", и примечательно, что зал был полон и с интересом воспринимал незнакомую музыку Бриттена, Воан-Уильямса, Онеггера. Разумеется, здесь сыграл фактор доверия к бренду Большого театра и к Юровскому, но сделать из этого вывод необходимо: хорошо бы чаще приглашать звезд с нетрадиционным репертуаром, тем самым расширяя горизонты филармонической аудитории.
Драматургия концерта выстроилась довольно причудливо. Вроде бы рождественская программа, но открывала ее "Симфония-реквием" Бриттена – сочинение совсем нерадостное. Зато оно сразу же захватило внимание публики своей драматичностью и напряженной конфликтностью, и особенно напряженной экспрессией второй части "Dies irae". Иной Бриттен предстал в "Церемонии рождественских песнопений" для детского хора и арфы. Юровский добился от детского хора Большого театра кристально чистого звучания, идеально передающего наивный характер этой музыки. Пение детей под управлением Юровского создало в зале атмосферу трогательной чистоты, чему очень способствовала великолепная игра арфистки Марии Крушевской. Прозрачный и нежный тембр ее арфы напомнил о ренессансных традициях пения под аккомпанемент лютни или цитры, столь распространенный в Англии. Заметим, что Юровский блистательно показал себя в качестве хорового дирижера. Он сумел найти подход к юным хористам, которые не только не зажались (как это часто бывает с детскими коллективами), но буквально ловили глазами каждый жест Юровского, точно показывающий непростой интонационный рисунок бриттеновской мелодики.
Но подлинный дух Рождества внесла музыка Хумпердинка – три фрагмента из сказочной оперы "Гензель и Гретель". Это сочинение, написанное в 1891 году, оказалось близко по стилистике последним балетам Чайковского, а "Пантомима" Хумпердинка даже отдельными тематическими оборотами вызывала ассоциации со знаменитой "Панорамой" из "Щелкунчика". Очень приятное впечатление произвел канадский певец Джеральд Финли – обладатель ровного и достаточно сильного баритона, хорошо сочетавшегося с оркестром Большого театра. Он солировал в "Фантазии на рождественские гимны" Воан-Уильямса и "Рождественской кантате" Онеггера – еще два раритета, с которыми познакомил московскую публику Юровский. Кантата, в которой композитор использовал рождественские песнопения на разных языках (латынь, немецкий, французский), вновь вернула сумрачные настроения бриттеновской Симфонии-реквиема, перекинув арку к началу концерта. Надо отметить, что в сочинении Онеггера очень сложная хоровая партия, включая приемы пения "закрытым ртом", дивизии внутри каждого голоса и т.д. "Взрослый" хор Большого театра прекрасно справился с этой партитурой как благодаря подготовительной работе с хормейстером Валерием Борисовым, так и, разумеется, благодаря тщательным репетициям Юровского. Он, в отличие от некоторых своих звездных коллег, не обзавелся пагубной привычкой нахватывать немереное количество концертов и дирижировать их "с листа", а находит удовольствие в перфекционистски-методичной, порой жесткой проработке всех деталей. Именно так можно оценить художественный итог первого сотрудничества Юровского и Большого театра.
Спустя три недели маэстро вступил в БЗК с не менее раритетной программой из сочинений Прокофьева, на сей раз – с Российским национальным оркестром, где Юровский – главный приглашенный дирижер. Казалось, этот концерт не предвещал никаких неожиданностей: музыканты РНО и дирижер понимают друг друга с полуслова, работают в сходной манере, придерживаясь европейской умеренности, ставя качество исполнения во главу угла.
Именно так воспринималось первое отделение концерта: Сюита из балета "Шут" сверкала ювелирной огранкой деталей, жаль только, что Юровский не прочел публике саму сказку про шута, как сделал это на репетиции перед оркестром. Тогда ироничная и довольно злая подоплека балета была бы яснее большей части зала. Леворучный концерт Прокофьева прекрасно сыграл Алексей Любимов, специально выучивший это головоломное сочинение по просьбе дирижера.
Однако сильнейшей кульминацией вечера стала Третья симфония, прозвучавшая у Юровского с РНО настолько великолепно, с таким эмоциональным накалом, что можно говорить об этом как о сильнейшем впечатлении сезона. Исследователи расходятся во мнении, считать ли эту симфонию полноценным представителем жанра, или воспринимать ее как компиляцию музыки к опере "Огненный ангел". Сам композитор, как известно, настаивал на независимости этих сочинений, на отсутствии программности в симфонии, но в интерпретации Юровского отчетливо чувствовалась ее театральная природа. Смятенность главной героини "Огненного ангела", общая мистическая атмосфера (фантастические глиссандо струнных в Скерцо "рисующие" бесов) – все было передано оркестром и дирижером с впечатляющей силой, и слушалась музыка с неослабным вниманием. Вначале хотелось написать, что Юровский был непривычно эмоционален и драматичен, но потом подумалось: ведь 36-летний артист, в сущности, взял только первые рубежи, он явно эволюционирует, и впереди немало трудных вершин, на пути к которым, судя по этому концерту, он еще не раз удивит своих слушателей.
Евгения Кривицкая, газета "Культура"