Обычно в тех случаях, когда в одном концерте выступают оркестр и солист, основная содержательная нагрузка приходится на оркестр. Сочинения для оркестра обычно монументальнее и часто как бы «серьезнее», чем те или иные концерты для инструмента. Например, лет 15-20 назад пермские слушатели почти ежегодно могли послушать в одном концерте 2-й концерт С.В. Рахманинова и 5-ю симфонию П.И. Чайковского. Симфония Чайковского элементарно длиннее, чем рахманиновский концерт. Поэтому на нее отводилось целое отделение, а концерт «разбавлялся» фортепианными миниатюрами. В итоге симфония так или иначе оказывалась центральным сочинением для всего концерта.
Вчера картина оказалась принципиально иной. Центральное место заняла Первая фортепианная соната Рахманинова. Это довольно трудное технически и весьма сложное в музыкальном плане сочинение. Сложности эти не вполне очевидны со стороны, поэтому я позволю себе немного остановиться на них. Соната идет примерно полчаса. А написана она таким образом, что провоцирует пианиста играть громко. А все время громко играть нельзя, иначе музыка трансформируется в сплошной грохот. Во всей сонате есть несколько важных кульминаций, а музыкальный материал сонаты неоднороден. Необходимо в каждый момент времени думать о логике целого, иначе форма развалится. Кроме того, просчеты такого плана всегда очень заметны: когда форма сочинения исполнителю не удается, слушатель чувствует скуку и смертельную усталость. Но и это еще не самое главное.
Самое главное, что Соната №1 – это узкий стилистический мостик от 2-го и 3-го фортепианных концертов к 4-му концерту и Симфоническим танцам. Других крупных сочинений подобного плана у Рахманинова нет. По сравнению с этой трудностью, все остальное уже мелочи. Даже то, что сам пианизм в этой Сонате принципально иной, чем в других сочинениях Рахманинова: более графичный и четкий, требующий филигранной мелкой техники и четкой педализации.
Чтобы сыграть все это, пианист должен быть больше, чем просто пианистом. Он обязан быть интеллектуалом. Что же касается Бориса Березовского, то он не просто способен решать подобные сверхзадачи. Это его родная стихия. Нет никакого сомнения в том, что именно такой музыкант должен возглавлять Метнер-фестиваль. То, что мы не привыкли слышать у Рахманинова – вполне обычное явление для Метнера. Потому Метнера и играют редко, что играть очень сложно.
Если вы сомневаетесь в моих словах, приведу дополнительные доказательства. Борис Березовский после Сонаты сыграл шесть Прелюдий. Какие прелюдии выбрали бы вы на его месте (из 24-х)? По какому принципу? Да и важен ли это принцип? Не знаю как для вас, а Борис Березовский показал, что для него – важен. Тональности Прелюдий если и не повторяли, то, как минимум перекликались с тональным планом Сонаты. Смотрите сами. Тональность Сонаты – ре минор. А первая из исполненных вчера прелюдий написана в ре мажоре (одноименной тональности). Следующие четыре Прелюдии – в тональностях очень родственных ре мажору: си-бемоль мажор, ми-бемоль мажор, соль-мажор, си минор. Последняя – соль-диез-минорная – на расстоянии тритона от ре. А в третьей части Сонаты есть повтор медленной темы из первой части – тоже на расстоянии тритона!
Пожалуйста, не думайте, что это моя «музыковедческая заумь». Соната и Прелюдии воспринимались практически как единое целое. А такое ощущение возможно лишь в том случае, когда музыка Прелюдий как бы «не противоречит» музыке Сонаты. И достигается это ощущение именно теми средствами, которые я указал в предыдущем абзаце.
У многих пианистов рано или поздно наступает момент, когда уже решены все основные «профессиональные» проблемы. В такие моменты каждый музыкант уже знает, что у него выходит прекрасно, а что пока что получается не совсем идеально. Борис Березовский не боится вступить в бескомпромиссное единоборство с «неподдающимся материалом». Это качество следует отметить совершенно особо, поскольку без него невозможно стать настоящим музыкантом. К сожалению, оно нечасто встречается у современных пианистов…
Необходимо также сказать несколько слов и об оркестре «Камерата Клайпеда». По сути, мы вчера слышали не оркестр, а ансамбль, поскольку оркестр подразумевает наличие дирижера. Тем не менее, оркестр-ансамбль звучал чисто и сыгранно. Литовские музыканты наглядно продемонстрировали, что слушателям не следует бояться неизвестных композиторских фамилий, таких как Лео Вайнер или Густав Холст. За пугающей неизвестностью имен собственных скрывалась музыка вполне «адекватная», которая, кстати сказать, звучала очень свежо.
Под занавес, правда, мне придется немного поругать… пермскую публику. Конечно, не всех, а только тех, кто хлопал в паузах между частями одного и того же сочинения.
Завершился вечер на мажорной ноте. В моцартовском концерте музыканты продемонстрировали столь высокий уровень артистизма, что его финал по требованию публики пришлось повторить.
Петр Куличкин, "Новости Перми"