Семёна Борисовича Скигина наши читатели знают как автора «серьезного», обращающегося к темам, носящим проблемный характер. Но в серии эссе «Филармонические фантазии, или Тило Шмидт, гражданин мира» он предстаёт перед нами в литературе другого толка: весёлой, развлекательной, но, конечно же, не лишенной при этом глубинного смысла, подоплёки.
Семен Скигин:
«Если вы попытаетесь отыскать страну, в которой произошли описанные мною события, сразу скажу – это не удастся. Они могли случиться повсюду, где есть Филармония и ездят трамваи, где включают за ужином телевизоры, с экранов которых звучат слова «демократия», «окружающая среда» и «права человека», то есть – везде.
Мой Тило Шмидт – один из миллионов зомбированных массовой информацией обладателей смартфонов – всё равно симпатичен мне, ибо он – человек искренний и добрый».
«Котлета» | «Триколор» | «Сhelonia mydas» | «Скатерть в цветочек» | «Любите ли вы музыку?» | «Дональд Трамп» | «Оскар» | «Похороны Моцарта, или Ухо Ван Гога» | «8 марта» | Маска Тутанхамона
«Маска Тутанхамона»
По правде говоря, ходить по музеям Тило не любил, но когда он попал в число сотрудников, выигравших в филармонической лотерее бесплатный билет на выставку «Маска Тутанхамона», отказываться не стал – любопытно, всё-таки…
В центре зала под стеклянным колпаком сияли 10 кг золота, и Шмидт подумал, что живой фараон такую тяжесть на лице, к примеру, на новогоднем карнавале, долго бы не выдюжил. Остановиться, чтобы внимательно рассмотреть экспонат, было нельзя: подгоняемые охранниками, посетители уныло плелись гуськом как мимо гроба на панихиде.
Удивительно, но по дороге домой, золотая маска всё не шла у Тило из головы.
«Наверняка фараоны предвидели, что в покое им долго не пролежать, и, чтобы не ударить лицом в грязь перед потомками, брали „с собой“ в последний путь ценные причиндалы. Их можно понять: даже самая лучшая мумия выглядит как пережаренная на сковородке курица»,
– думал Шмидт, трясясь в трамвае, –
«а если не заглядывать под маску, Тутанхамон – мужчина в самом соку, и ни старости, ни болезни, как ни вглядывайся, не обнаружишь».
После ужина Тило решил углубить свои знания в области последних «прости-прощай» (он не был полным профаном в этой области – сотрудница, отвечающая в их Филармонии за тексты программок, видимо, жила исключительно раздумьями о Вечном, и посмертные маски композиторов кочевали из программки в программку, так что Тило мог безошибочно отличить гипсовый лик умершего Шопена от не менее мертвых Мендельсона или Шумана).
Тем интересней стала для него информация, что с лица «живого» (!) Бетховена дважды снимали гипсовый слепок. Один раз самообладание покинуло композитора, и попытка оказалась неудачной. А в другой – получилось, и даже очень симпатично.
«И я наверняка бы справился!»,
– неожиданно для себя подумал Шмидт.
Сегодня в интернете можно найти всё, и Тило быстро обнаружил инструкцию по увековечиванию последнего выражения лица.
К сожалению, в соседнем магазине строительных товаров гипса не оказалось, но зато был бетон, и, когда на вопрос, какую упаковку ему дать, Шмидт ответил, что самую маленькую – бетона должно хватить на изготовление одной посмертной маски с самогó себя, продавщица слегка побелела.
Согласно инструкции требовалась и пачка масла для смазки лица (чтобы слепок не слишком «приклеивался»). Но так как бетон показался Тило не таким липким, как гипс, он решил сэкономить на масле.
Разница между живым и покойником в том, что последний не дышит. Шмидт не был уверен, что сумеет задержать дыхание на всё время затвердевания бетона, но быстро нашел элегантное решение: если перед заливкой массы взять в рот несколько коктейльных трубочек, то кислородом он будет обеспечен! Бетон виделся Шмидту предпочтительней и потому, что он собирался затвердевший слепок использовать в качестве формы для отливки бронзовой маски: коль увековечиваться, то уж по полной программе!
Золотистого металла в свободной продаже найти не удалось, и он притащил в свой кабинет тяжелющий бюст Брамса из фойе.
«Если отпилить у Брамса бороду, то на маску хватит с лихвой, а о пропаже никто и не хватится – можно сказать, что композитор был гладко выбрит!»
И вот наступил решающий день. Всё шло строго по плану, и даже бетон затвердел на удивление быстро. Тило попытался осторожно, чтобы не повредить форму, снять маску с лица, но она не поддавалась и, казалось, прилипла намертво.
Ничего не видя, на ощупь, Шмидт выбрался в коридор и, к своему несчастью, наткнулся на секретаря директора, Патрицию, случайно оказавшуюся на его этаже. Отшатнувшись от «привидения», женщина заорала благим матом. На этот крик двери кабинетов распахнулись, и сотрудники в полном составе высыпали в коридор. Впоследствии эта сцена принесла Тило прозвище «Фантом Филармонии». Учреждение грудью встало на защиту потрясенной груди секретарши, и Шмидт вмиг оказался повязанным по рукам и ногам.
Подробности снятия бетона в памяти Тило не сохранились, ибо эта процедура проводилась под общим наркозом, но когда он на больничной кровати пришел в себя, рядом сидела благоверная и держала его за руку.
После всего произошедшего Шмидта слегка качало, поэтому они взяли такси, и на протяжении всего пути жена терпеливо объясняла, что сначала нужно умереть, а потом уже о маске думать.
«А как же Бетховен?»,
– возражал Тило.
«Наверное, сам хотел проконтролировать, в каком виде он предстанет перед потомками», – согласилась супруга.
Вечером, уже лежа в постели, Тило проследил до конца ход мысли великого композитора: Бетховен осознавал, что внешний вид влияет на содержание, и, не позаботившись о том, чтобы у его бронзовых бюстов в Филармониях не оказались слишком длинные (как у Генделя) носы или «картошкой» (как у Баха), не написать бы ему впечатляющую «Оду к Радости»!
Семен Скигин
Окончание следует.