Шостакович «взял на себя несвойственную музыке функцию, а именно исконную функцию русской литературы». Начиная с Пятой симфонии целый ряд его произведений можно «читать» как обличительный документ сталинского времени. А можно и не читать.
В рамках нашего цикла бесед с современными композиторами о своих предшественниках мы уже неоднократно обращались к фигуре Шостаковича. Первым о творчестве и жизни Дмитрия Дмитриевича говорил Владимир Раннев. Вспоминал своего учителя и петербургский сочинитель Сергей Слонимский.
— Из дуальной пары Шостакович и Прокофьев кто для вас более ценен?
— Святослав Рихтер однажды сказал: «Брамс выше, чем Лист, но Лист не ниже. Такой вот парадокс». Если бы вы сформулировали вопрос по-другому, заменив «ценен» на «близок», я бы ответил — Шостакович. Но люблю я музыку обоих.
— А если сопоставлять Шостаковича со Стравинским, кто оказывается для вас более ценен?
— С позиции новаторства Стравинский объективно более масштабная фигура в музыке ХХ века. Для композитора изучение его наследия полезнее и претворение некоторых принципов может быть весьма продуктивным. Возьмём, к примеру, советскую музыку. Влияние с опозданием вернувшейся в Россию музыки Стравинского породило так называемую новую фольклорную волну, отмеченную яркими и самобытными достижениями («Курские песни» Свиридова, «Озорные частушки» Щедрина и т.д.).
В то же время непрекращающееся до сих пор воздействие музыки Шостаковича на композиторские умы не дало, на мой взгляд, существенного позитивного результата. Шостакович создал настолько оригинальный стиль, что заимствование любых элементов его словаря губительно для композитора.
Пример самоубийственной в определённом смысле «медитации на Шостаковича» — творчество Бориса Тищенко. Лицо же Стравинского узнаваемо именно в смене масок, в виртуозной работе с чужим материалом или стилем.
Если уйти от общих рассуждений, то Шостаковича я люблю, а Стравинским живо интересуюсь и нередко восхищаюсь как композитор.
— А можно ли разложить «дискурс Шостаковича» на составляющие? Если по кирпичикам? Условно говоря — немного от Малера, что-то от Брукнера и Вагнера с бетховенской подкладкой?
— Шостакович очень живо и непосредственно воспринимал музыку, любил её «от Баха до Оффенбаха», слушал понравившиеся произведения (включая написанные только что, такие как «Военный реквием» Бриттена или «Курские песни» Свиридова) по многу раз.
Более того, любовь эта была действенной. Шостакович заново оркестровал две оперы Мусоргского, сделал переложение Симфонии псалмов Стравинского для фортепиано в четыре руки, закончил оперу своего талантливого ученика Вениамина Флейшмана, погибшего на фронте, переоркестровал виолончельные концерты Шумана и Тищенко — дальнейшее перечисление заняло бы слишком много места.