Франция, Испания, США, Япония – страны, которые в июле-августе с концертами и открытыми уроками посещает пианист Павел Нерсесьян.
В его программе – Прокофьев, Чайковский, Барбер и Бах.
Во время исполнения музыкальных произведений он внешне сдержан и спокоен, хотя, кажется, что пальцы опережают музыку. Самообладание? Уважение к масштабу музыки?
“На самом деле, сдержанность здесь мнимая, она близка к напряжённой статикескульптуры. По крайней мере, так бы мне хотелось”.
Павел Нерсесьян – заслуженный артист России, профессор кафедры специального фортепиано фортепианного факультета Московской государственной консерватории им. П. И. Чайковского, лауреат международных конкурсов, профессор Бостонского университета.
Воспитанник Московской государственной консерватории им. П. И. Чайковского и профессора Сергея Доренского, также воспитавшего таких замечательных музыкантов, как Денис Мацуев, Николай Луганский, Ольга Керн. Павел Нерсесьян известен в России и за рубежом как один из самых интересных пианистов своего поколения.
— Есть пианисты, которые во время исполнения музыкального произведения проживают на сцене не только душевную, но и, кажется, физическую жизнь. Они играют на фортепиано не только руками, но – так видится из зала – всем своим телом. Вы же в эти моменты очень сдержанны, спокойны. От чего это зависит?
— Каждый живёт своим способом. Мы занимаемся звуковым искусством, а не лицедейством, поэтому я для себя выбираю то самое лицо, которое хотел бы видеть у своего внимательного слушателя. Я бы сказал, что мое состояние скорее напряжённое и сосредоточенное.
— Но редкая эмоция все-таки иногда возникает на вашем лице. Что она отражает?
— То, что я живой. И в музыке, как и в жизни, обязательно происходят события, на которые не получается не отреагировать.
— Какую роль в профессии музыкального исполнителя в принципе играет способность к восприятию чувств, сопереживанию?
— Восприятие искусства и чувств других – разные вещи. Обе очень хороши. Но иногда живут отдельно друг от друга. Есть примеры людей чрезвычайно одарённых и чувствительных, но только к неживому. И обратные примеры тоже есть. Мне нравится улавливать связь между переживанием и сопереживанием, поэтому я люблю, например, оперу.
— В профессиональной жизни многих талантливых людей нередко наступает момент некой усталости и переосмысления подхода к своему делу – а ради чего я этим занимаюсь? А правда ли это дело – именно то, чего я сам хочу? Был ли в вашей жизни такой момент?
— Он все время рядом. Наверное, он заставляет доказывать, что ты что-то ещё можешь.
— Через осознание чего вы поняли, что музыка – это все-таки ваше?
— Мне не нравится фраза “музыка – это мое”. Это как-то некрасиво. Я могу жить неделями, ничего не слушая, не занимаясь и не преподавая. Правильно ли это? Или лучше сказать, что тишина – это моё?
— Помните ли вы момент, когда произошёл ваш переход из статуса ученика к статусу исполнителя? А затем из статуса исполнения к статусу учителя? Как вы это поняли, и значило ли это что-то для вас?
— Этот переход происходит каждый раз, когда изучаешь новое произведение и временно возвращаешься в состояние ученика. У меня это длится довольно долго. Необходимо не просто пальцами, но и кожей, и душой выучить произведение. И далеко не сразу приходит готовность передать это ученику.
Однако гениальное сочинение всегда держит меня в статусе ученика.
Иногда студент приносит незнакомое или нелюбимое произведение. Что делать? Тут человек и профессионал во мне разделяются. Очень интересно влюбить себя в новое или влюбить студента в тобой не слишком ценимое.
— Можем ли мы сегодня знать, какими задумывали Бетховен или Моцарт исполнение своих произведений?
— Думаю, что важнее не постичь, а постигать. Каждое гениальное произведение является и прозрачным, понятым, и загадочным, неоткрытым текстом. Композиторы “отпускают” свои произведения в люди, и слушатели понимают их сообразно своим индивидуальностям. Я сторонник разных исполнений. Я убеждён, что одно исполнение, даже самое гениальное, никогда не исчерпывает всех смыслов гениального произведения.
— А где происходит музыка? Она не находится в музыкальном инструменте, после завершения исполнения её не останется и в пространстве зала. Где она?
— А где обитает литература? Любимое стихотворение? Невозможно разделить голову и сердце слушателя. Это смертельно опасно. Как и невозможно разделить музыкальный инструмент, исполнителя, место, где воспроизводится звук, и слушателя. Очень интересно анализировать искусство, но гораздо приятнее наслаждаться им.