В сентябре 2014 у самарской оперы появился главный режиссер. Им стал главреж Национального Большого театра Беларуси Михаил Панджавидзе. Он рассказал о напряженном постановочном графике, своем консерватизме и планах на самарскую оперу.
– Скажите: что повлияло на ваше решение стать главным режиссером самарской оперы?
– Во-первых, плодотворная, интересная работа над “Севильским цирюльником”: мне понравились артисты труппы. Потом не могу не отметить хорошую акустику театра. Реконструкция была сделана по уму, достаточно внятно и грамотно. И просто потряс Камерный зал. И не только меня. Приезжали критики “Золотой Маски” – отсматривать “Севильского цирюльника” на предмет участия во всероссийском театральном фестивале. Увидев зал, они испытали самый настоящий культурный шок. Это еще одна полноценная театральная сцена.
– Вы – главный режиссер Национального академического Большого театра оперы и балета республики Беларусь. Насколько удобно будет совмещать две должности?
– Понимаете, в чем дело: я изначально не задавался вопросом о переезде в Самару. Но, прежде чем начать работать в Беларуси, я 15 лет отработал в Большом театре России и при этом параллельно был художественным руководителем, главным режиссером в других театрах. То есть, как-то совмещал, и никому в голову не приходило задать мне вопрос: не слишком ли я занят. Самара первый город. Словом, нет, мне ничего мешать не будет.
– В какой должности вы работали в Большом театре?
– Сначала стажером, потом режиссером, затем руководителем режиссерской группы. С последней должности я уехал в Беларусь. Попутно работал в Казани много лет, получил там государственную премию и дважды возил театр на “Золотую Маску”. Был художественным руководителем “Царицынской оперы” в Волгограде в течение двух лет. На самом деле параллельно с занятостью в Большом у меня было много другой работы.
– Ну, тогда еще один неуместный вопрос: почему вы ушли из Большого театра?
– Только в этом году у меня уже шесть постановок, планируется седьмая. И такой график был всегда, за исключением прошлого сезона, когда родилась младшая дочка. Но как можно, существуя в таком марафоне, оставаться штатным режиссером Большого театра России? Причем если в Беларуси у меня много постановочной и иной работы, то в Большом моя должность не была такой значимой и, в принципе, я подолгу мог не появляться в театре. Не только я – огромное количество людей в то время (не знаю, как сейчас).
Надеюсь, что новый генеральный директор Владимир Урин навел порядок. Просиживать штаны не могу, я должен ездить. Однажды я все привел к общему знаменателю, сделал это красиво, приехав в Москву со спектаклем на “Золотую Маску” (было это, кстати, 1 апреля). И написал заявление об уходе в связи с невозможностью совмещения.
– И какие у вас планы на ближайшее время в самарском театре?
– Мне бы хотелось сразу расставить точки над “i”. Я не художественный руководитель оперы, и, собственно, в планах участвую опосредованно. В театре есть генеральный директор Наталья Глухова, главный дирижер и художественный руководитель Александр Анисимов. Я могу что-то предложить, с чем-то не согласиться. Но решения принимаю не я.
– Но наверняка ближайшую постановку будете осуществлять вы?
– Начнем с того, что контракт подписан на год. Пока своей задачей я вижу запуск Камерного зала, насыщение его интересным репертуаром, прежде всего – оперным. Он не должен превратиться в место, где поют романсы и играют легкие концертики. Как показывает практика, формат камерного театра, близкого соприкосновения артиста и зрителя сейчас востребован.
Еще одна задача – это постановочная работа на большой сцене. Впереди – “Пиковая дама” Петра Ильича Чайковского, в этом году мы празднуем 175-летие композитора, и это значительная дата. Гораздо более важная, чем многие, которые мы отмечаем. Но “Пиковая дама” – одно из сложнейших произведений, и я пребываю в легком волнении. Если честно, до сих пор считаю себя не очень готовым. С другой стороны, так можно готовиться всю жизнь и ничего не сделать? Посмотрим. В конце концов, “Пиковая дама” – это такое произведение, на котором и оплошать не стыдно.
Предполагалось еще “концертно-сценическое” исполнение “Снегурочки” Римского-Корсакова. Но я не очень понимаю, что такое – это “концертно-сценическое”, хотя многие парируют: мол, на Западе это модно. Мне же Запад никогда указом не был.
Знаете, вам честно скажу: я никогда не был либералом, я всегда был консерватором, всегда. Даже в лучшие годы, когда это было не в моде. Я люблю так: либо это спектакль, либо концерт.
Для того, чтобы поставить полноценный спектакль, не всегда нужны грандиозные средства. Можно нагромоздить на сцене уйму декораций, а можно один стул поставить. И тот, и другой варианты – конечно, крайности. Но если начинать продвигаться от этих крайностей ближе к центру, то на этом пути возникают очень интересные решения. У нас есть состав исполнителей, на которых раскладывается опера. В этой языческой истории есть нечто пронзительное, завораживающее (если, конечно, не делать ее в тулупчиках, сапожках, с кокошничками, сарафанчиками в стиле A La Russe)…
– Люди соскучились не только по камерным вещам. Многим хотелось бы услышать, увидеть что-то более современное, в конце концов, оперы Прокофьева, Шостаковича…
– Вот вы “с языка сняли”. Я вообще считаю, что театр – это не развлекательный институт, а воспитательный и образовательный. Мы осуществляем просветительскую миссию… Понимаете в чем дело, когда-то здесь ставили “Гамлета” Слонимского, и резонанс был на весь Советский Союз. Когда-то здесь играли симфонию Шостаковича. Здесь много чего делалось впервые. И, кстати, пока был Куйбышев, новаторского происходило больше…
Но Самара-Куйбышев – город богатый. Богатый на людей, на традиции, это солидный, большой центр. Я очень хочу, чтобы у нас ставились и Шостакович, и Прокофьев, и Бриттен, у которого огромное количество камерных опер, написанных для оркестра из 13 человек. Прекрасная комическая опера “Альберт Херринг” – остроумная, едкая, хулиганская, в которой не самая легкая музыка настолько органично вписана в контекст действия, что просто ложится на подкорку и звучит в тебе сама собой. И много еще подобных вариантов в ХХ веке.
– Кто-то может возразить: будет ли это продаваться?
– Тогда давайте говорить так: в оперном театре существует 10-15 названий, которые стопроцентно будут продаваться, – это “Риголетто” “Травиата”, “Аида”, “Евгений Онегин”, “Кармен” и “Вся королевская рать”. На них будут идти всегда.
Относительно нового действительно могут сказать: “не кассово”, но если исходить только из этого, то театр бесперспективен. Это как если бы в драматическом театре из года в год играли один и тот же репертуар и только классический: “Отцы и дети” Тургенева, “Ревизор” Гоголя, “Горе от ума” Грибоедова… Парадоксальная ситуация: почему-то в драматическом театре, чтобы зрители ходили, стараются играть новые пьесы, а в оперном по той же причине стараются их не играть.
– Возможно, считается, что любители оперы более традиционны в своих пристрастиях?
– А что экстраординарного в Бриттене, Шостаковиче, Менотти? Потом, в камерном зале 180 мест, это как раз тот случай, когда можно экспериментировать. Большой зал меня не удивит, ну поставлю я в пятнадцатый раз “Аиду”, в четвертый – “Паяцев”, а вот поработать в камерном мне интересно. Тем более что мы сейчас начинаем пробовать новые формы, порой неожиданные.
– Какой репертуар вы готовите к открытию Камерного зала, что мы увидим?
– Откроется он вечером одноактных опер. В программе будут комическая кантата Йозефа Гайдна “Выбор капельмейстера”, интермеццо-бурлеск Чимарозы “Маэстро ди капелла” и “Директор театра” Моцарта.