Художественный руководитель вокального ансамбля Intrada Екатерина Антоненко о старинной музыке, мнимой сакральности и о том, как звучит Москва.
— Сегодня после репетиции вы снова попадаете из XVI века в бешеный трафик вечерней Москвы. Вы ощущаете смену пульса?
— Мне в принципе очень непросто входить в этот ритм, потому что в связи с пандемией меня долгое время не было в Москве. В моем детстве этот город был гораздо более размеренный, а сейчас я подстраиваюсь к нему с трудом. Мне тяжело, когда вокруг огромное скопление людей и постоянный поток. Может быть, кого-то это и подзаряжает, но я во многом интроверт и люблю, когда меня окружает природа. Предпочла бы работать где-нибудь на пленере.
— Получается, старинная музыка отвечает вашей потребности в более размеренном течении времени?
— Тут всё зависит не от эпохи, а от композиторского темперамента. Думаю, Гендель отлично бы ужился в современной Москве, а вот Бах — вряд ли, Баху нужен был тихий Лейпциг. Разницу в их мировосприятии можно проследить по фактам биографий.
Возьмём аналогичную пару из ещё более ранней эпохи Ренессанса — Палестрину и Лассо. Первый всю свою жизнь провёл на одном месте и совершено никуда не собирался, хотя его приглашали. Зато Лассо, как истинный фламандец, путешествовал много и лишь потом осел в Мюнхене.
— Когда вы жили в Германии, было легче?
— Если проехать на электричке от центра Берлина минут 25, то можно оказаться в глубокой деревне — возможность такого совмещения была бы для меня идеальной. Но в Москве я родилась, здесь мои родные и любимая работа, так что нужно приспосабливаться к её условиям.
— В вашем детстве было много музыки?
— В моей семье не было музыкантов, но у нас любили петь. Особенно хорошо пел дедушка. Он очень любил вокал и с придыханием рассказывал о певцах, когда ставил записи, хотя сам при этом был инженером по профессии. К нему приезжали родственники, садились в одной комнате и пели — кажется, они могли делать это бесконечно. Слабо представляю себе такую ситуацию в современном мире.
— А что пели?
— Мой прадед был кантором в синагоге, поэтому все они помнили духовные песни, которые там звучали. Ещё пели украинские народные песни, дедушка любил петь романсы и оперные арии.
— Когда человек смотрит на фотографии европейской культовой архитектуры — скажем, Нотр-Дам, Руанского собора, кирх Лейпцига и Кёльна, в голове у него непроизвольно возникает католическая или протестантская месса — всё, что законсервировано культурной памятью. В этом смысле Европа — это живые декорации для её же музыки. А Москва как звучит?
— Мне кажется, что Москва — это не менее живая декорация. Тут много барочных церквей, не говоря уже об архитектуре классицизма. Например, в районе Китай-города есть здания позднего барокко, в которых звучало так называемое «партесное пение» — многоголосная хоровая музыка, исполнявшаяся по партиям. Это направление, пришедшее к нам с Запада в середине XVII века, стало ведущим в русской музыке вплоть до середины XVIII века, важнейшим жанром той эпохи был партесный хоровой концерт.
— Да, но при взгляде на московское барокко звукового образа партесного концерта не возникает.
— Это правда. Но здесь как раз и появляется огромное поле для деятельности — открыть и для себя, и для слушателей те сокровища, которые находятся у нас прямо под носом. На сегодняшний день примеров исполнения партесных концертов очень мало, особенно многоголосных, на 8-12 голосов.
Нотных рукописей сохранилось, к счастью, довольно много, но исследователей, которые расшифровывают эти богатства — единицы. Поэтому складывается искажённая картина, словно ничего и не было. Целой музыкальной эпохи со своими выдающимися композиторами, с высочайшей исполнительской культурой как будто и не существовало. Я сама долго жила с этим ощущением и занималась исключительно западной музыкой.
Сквозь века. Екатерина Антоненко о концерте «Русское музыкальное барокко»
— А потом?
— А потом я начала писать диссертацию о Бальдассаре Галуппи — это композитор галантного стиля, который приехал в Россию и стал родоначальником русского хорового классицистского концерта. Но ведь ему нужно было с чего-то стартовать. И я начала выяснять, на какой, собственно, почве возник русский духовный концерт. Все это оказалось просто захватывающе.
В Московской консерватории работают замечательные исследователи — Наталья Плотникова и Анна Булычева. Они присылали мне ноты, и я поняла, что русская барочная музыка — это просто бездонный мир. Она рассчитана на первоклассных исполнителей и написана настолько мастерски, что иногда я не могла поверить своим глазам. Это была высочайшая культура, и центральный её композитор — Василий Титов. Точные даты его жизни неизвестны, но это вторая половина XVII-начало XVIII века.
— Что общего между старинной и современной хоровой музыкой, которую исполняет Intrada?
— Мы начали со старинной музыки и долгое время не исполняли ничего другого, кроме сочинений эпохи Ренессанса и барокко. И это был потрясающий старт, потому что полифоническая природа старинных стилей накладывает огромную ответственность на каждый голос в ансамбле. Это сильно поднимает качество звучания коллектива. Так что мы создали такую базу, на которой потом можно построить любое здание.
А в современной музыке тоже требуется эта кристальная ясность и чистота звучания голосов, без неё некоторые сочинения просто невозможно исполнить. Кроме того, старинную и современную музыку связывает похожее ощущение времени, ощущение проживания одного момента, который может быть растянут на полтора часа. Всё это вернулось в современную музыку, словно по спирали.
— Что в этом смысле отличает хоровую музыку эпохи романтизма? Вы же её почти не исполняете.
— Обобщать всегда сложно, но, думаю, она родилась из ощущения «этой жизни», она существует как бы «здесь и сейчас» и зачастую не ищет Бога. Некоторые сочинения говорят сами за себя. Например, «Немецкий реквием» Брамса. Слова в нём взяты из Библии, которую Брамс очень хорошо знал, но слова эти подобраны им так, что в них нет ни одного упоминания Христа. По сути, это реквием для человека, а не для Бога. В старинной музыке такого быть не могло.
— Почему, на ваш взгляд, многие воспринимают старинную музыку как нечто архаичное и скучное?
— Потому что часто её плохо исполняют. Нет, нельзя, конечно, ожидать, что любой неподготовленный слушатель придёт на концерт и сразу полюбит ту или иную музыку, даже при условии, что он услышит гениальное исполнение. И всё-таки исполнение, которое действительно дышит и живёт, имеет гораздо больше шансов достучаться до слушателя и заинтересовать его.
А слушательский опыт очень важен, ведь восприятие серьезной музыки — это навык, над которым нужно работать, такой же, как, например, чтение хорошей литературы. С другой стороны, с ХХ века старинная музыка стала частью мейнстрима, чего раньше никогда не было. Так что надо просто начать с первоклассных исполнений и лучше всего слушать их вживую, если есть такая возможность.
— Музыка, написанная на сакральный текст, всегда зависит от его смыслов?
— Это очень интересная тема. Зависимость музыки от сакрального текста — вещь, на самом деле, неочевидная. Дело в том, что такую музыку не всегда можно назвать духовной, одно с другим может расходиться. Многие люди ищут в музыке «большего» и думают: «О, а пойду-ка я на концерт, там как раз будут исполнять «духовное» сочинение. Случается, к сожалению, что некоторые композиторы этим пользуются.
Но одного сакрального текста или содержания мало для того, чтобы музыка стала действительно «духовной». И наоборот, сочинение может ничего не цитировать, а музыка при этом будет таковой. Такие вещи есть у Свиридова, например, его «Концерт памяти Юрлова», написанный вообще без слов, или хор «Любовь святая» из музыки к драме Алексея Толстого «Царь Фёдор Иоаннович»
— Имеет ли музыка силу, чтобы создать свои смыслы поверх смыслов духовных, как это бывает с текстами обычными и при этом слабыми?
— Музыка может трактовать духовные тексты. Бах, например, через свою музыку проповедует, и мне самой довелось это ощутить во время учёбы в Лейпциге. Я часто слушала концерты в церкви Святого Фомы — там, где Бах работал. Однажды звучала одна из его кантат, при этом слушатель сидит внизу, орган играет сверху и тенор стоит прямо над слушателем и исполняет речитатив. Тогда у меня было отчётливое понимание, что это и есть проповедь.
— Питер Филлипс говорил, что некоторые сочинения Баха сильно переоценены. Например, «Рождественская оратория». Вы с ним согласны?
— Питер Филлипс — апологет Ренессанса, и многие особенности барочной музыки вообще противоречат его исполнительскому видению. Для него основа основ — чёткая ритмическая структура с ровными выверенными длительностями, идущая от полифонии. Поэтому Филлипсу в принципе противоречит барокко с его неровностями, он к этому просто не расположен. Но, на мой взгляд, у Баха очень сложно обнаружить слабые места, их просто нет. То же самое с Палестриной — он написал 104 мессы, а найти ту, которая будет не дотягивать, невозможно. Эти композиторы были на высоте в любом сочинении.
— На странице партитуры одного из своих духовных сочинений Бах написал, что божественная благодать уже заключена в этой музыке. За 600 лет до него Хильдегарда Бингенская (знаменитая средневековая монахиня-композитор — ред.) выстроила концепцию, согласно которой музыка способна исцелить человечество, а пение — приблизить его к потерянному раю. Нас от Баха отделяет временной промежуток вполовину меньше, чем его от Хильдегарды. Но рай уже никто не ищет?
— Почему же? Человек всегда будет искать потерянный рай, это и есть смысл его жизни на земле. Именно музыка, искусство, меньше всего привязанное к реальности, способна приоткрыть это измерение для человека. Но здесь есть и опасность. И, честно говоря, концепция Хильдегарды в отрыве от той музыки, о которой она говорила, может завести далеко и не туда. Музыка может как привести к Богу, так и увести от него. Музыка может быть полна демонического, и тогда она не способна исцелять. Так что искать потерянный рай можно не во всякой музыке.
— То есть вы бы не согласились с композитором Николаем Каретниковым, который писал о том, что онтологическое свойство музыки — утверждение жизни?
— Думаю, истинное призвание музыки — свидетельствовать о божественной Красоте и Жизни. Но если речь идёт о жизни с маленькой буквы, то она зачастую полна противоречий.
Издательство Ивана Лимбаха выпустило книгу Николая Каретникова “Темы с вариациями”
Екатерина Антоненко о ближайших проектах:
«Сейчас Intrada записывает кантату SOS Алексея Сысоева. Этот проект во многом возник из-за пандемии. В марте мы должны были ехать на гастроли в Нью-Йорк: после сложного подготовительного периода, наконец, весь ансамбль получил визы. И за несколько дней до поездки всё отменилось.
Благодаря фонду Mart мы сейчас делаем запись этого перформанса, показ будет в ноябре на фестивале Михаила Барышникова в Америке. Только что, параллельно с этой записью, Intrada открыла сезон в Москве выступлениями в Концертном зале Чайковского и Большом зале Московской консерватории.
Также в настоящее время Intrada реализует проект «Шедевры русской духовной музыки в столице и регионах России: от эпохи барокко до наших дней» при поддержке Министерства культуры РФ».