– На афише вашего московского концерта написано: "Лауреат "Грэмми-2007". Значит ли что-то для вас эта награда?
– Моя запись Ноктюрнов Шопена действительно получила "Грэмми", но и не более того. Мне было приятно стать лауреатом, но эти награды, поверьте, не слишком важны. Не очень люблю и конкурсы: безусловно, они могут помочь молодым пианистам. Но мне неприятен дух соревнования, когда один исполнитель вынужден противостоять другому.
– Когда вы победили на конкурсе имени Шопена, Артур Рубинштейн будто бы сказал: "Он уже играет лучше любого из нас, членов жюри!"
– Рубинштейн был очень добр ко мне, сказав, что технически я уже сильнее любого из членов жюри. Подчеркиваю, он говорил о технике, а не о том, что я играю лучше их всех.
– Думали ли вы о дирижировании?
– Если у тебя есть твердое понимание того, как музыка должна быть исполнена, уже не так важно, дирижер ты или пианист. Много лет назад я пробовал дирижировать – симфонии Моцарта, Гайдна, Бетховена. Есть даже запись оперы Россини "Дева озера", сделанная под моим управлением в Пезаро. А потом перестал раз и навсегда: кому-то удается совмещать одно с другим, но я не хочу. Не считая фортепианных концертов Моцарта, которые иногда играю без дирижера. Надеюсь, это было мудрое решение – ограничиться лишь фортепианным репертуаром, который совершенно необозрим.
– К чему из того, что вы не играли прежде, вам хочется обратиться?
– В первую очередь к Баху. Мне не раз доводилось играть первую часть "Хорошо темперированного клавира", но мечтаю взяться также и за вторую часть, к которой пока не обращался. Я хочу сыграть еще очень много музыки – пианистический репертуар, повторяю, безграничен, хотя всего на свете, к сожалению, не сыграешь. Поэтому на первом месте для меня сейчас сольные программы, а не камерные ансамбли и не концерты с оркестром.
– Вы бывали в России несколько раз. Чем вам запомнились наша страна и наша публика?
– Последний раз я был пять лет назад в Петербурге, но и до того приезжал неоднократно. Впервые – в 1965 году. Затем – в 1970-х годах, играл в Москве и Ленинграде. Дважды – во времена Горбачева: один раз играл в Московской консерватории, другой – на международном форуме, где собрались самые разные деятели науки и культуры. Это оказалось очень интересно! Потом не приезжал в Россию вплоть до 2003 года, так что Москву не видел уже много лет и надеюсь посмотреть город на следующий день после концерта. В России меня всегда слушали особенно внимательно. Очень интересно наблюдать за слушателями в разных странах – благодаря этому ты можешь лучше узнать тот или иной народ.
– Одно из ваших пристрастий – музыка ХХ века. Даже в год 250-летия Моцарта вы сыграли в Зальцбурге не только его сочинения, но и Вторую сонату Булеза, не говоря уже об исполнении ряда премьер…
– (Перебивает.) Современной музыке надо уделять гораздо больше внимания, чем это делается сейчас. Когда я приезжал сюда в 1970-х годах, то играл сочинения Шенберга и Веберна. К сожалению, на этот раз в моей программе нет современной музыки. Хотя, как правило, сейчас организаторы концертов ничуть не против нее. Мне довелось первым исполнить два опуса Луиджи Ноно – "Como una ola de fuerza y luz" и "Sofferte onde serene", а также пару сочинений Сальваторе Шиаррино и "Masse" Джакомо Мандзони – произведение, посвященное Эдгару Варезу. С Ноно мы были друзьями, я всегда играл его музыку с большим энтузиазмом и хотел, чтобы он писал для фортепиано еще и еще. В создании некоторых его сочинений я принимал непосредственное участие. Сам я сочинять музыку не пробовал, как ни странно.
– Почему это должно быть странно?
– Потому что многие пробуют. И исполнители в том числе.
ИЛЬЯ ОВЧИННИКОВ, "Газета"