Относительно недавно вы выступили в большом юбилейном концерте. Расскажите, как все прошло?
Все прошло неплохо. На моей памяти еще не было такого количества цветов и оваций…
Не поверю…
Правда-правда! Цветы, к счастью, у меня на концертах бывают всегда, но такого количества я не помню. Я думаю, что на встречу со мной пришли люди, которые меня знают и любят – во всяком случае, большая их часть. У меня есть свои поклонники и я об этом никогда не забываю. По количеству оваций, криков "Браво!" и цветов я могу с уверенностью сказать, что концерт успешный.
Цветы, овации… Насколько вам, уже состоявшейся певице, это важно?
Я думаю, что это не зависит от того, состоялась певица или она только начинает – это всегда очень приятно. Мы ведь работаем не для себя, а для слушателя. Когда твое творчество оценивается и когда оно нужно людям – это самое главное. Поддержка со стороны зрителя всегда очень важна, независимо от того, какое место ты заняла в этом хит-параде оперных певиц и даже звезд. Хорошее слово всегда лишний раз поддержит тебя и вдохновит…
Концерт посвящен вашему юбилею. Скажите, какие у вас отношения с возрастом?
К счастью, я его пока не чувствую. К тому же я никогда не скрывала и не смущалась этой цифры. Мне исполнилось 50 лет, а это самый замечательный возраст для крепкого сопрано, это пик, верхушка Эвереста. Я уверена, что если певица состоялась в 50, то она может петь все, что подходит ее голосу, так как к этому времени становится мудрой и опытной.
Получается, что сейчас, в силу вашего опыта и возраста, а также профессии, у вас золотое время?
Да.
Наслаждаетесь?
Когда все складывается так, как вы сказали и когда певица (я сейчас о себе говорю) владеет вокальной техникой, у нее нет страха перед верхними нотами, перед средним и нижним регистром – это всегда хорошо и вдохновляет на новую работу! Страха нет, а вот волнение присутствует всегда.
Неужели?
Не удивляйтесь. Я не помню ни одного момента, чтобы я вышла на сцену, не волнуясь. Даже если нужно спеть романс в гала-концерте – я всегда немного переживаю, но сцены не боюсь, так как чувствую ее.
А раньше боялись?
Придя в театр, я уже не боялась сцены, но в период становления у меня были моменты взлетов и падений, чувство страха и тревоги, которые я, переборов, оставляла за кулисами.
Почему боялись?
Была не уверена в себе. Сегодня пусть меня не сочтут наглой, но я уверена в том, что делаю, и это для меня очень важно.
Почему "пусть"? Ведь вы уже состоявшаяся, в искусстве вы заняли свою нишу… По вашим выступлениям и по тому, как вы себя преподносите, видно, что это место ваше и вы это понимаете…
Да, но также я знаю и свои огрехи, которых очень много…
До сих пор?
Конечно. Я считаю, что у нас такая профессия, в которой работа и рост не должны останавливаться ни на минуту. У кого-то с определенного момента начинается деградация, что чаще всего связано с возрастом. Ведь в опере ты поешь до определенного времени – кто-то до 60 лет, а кто-то – до 50… Как у кого складывается творческая судьба. Должна быть постоянная работа над собой, иначе придется уйти раньше. Я тоже начинала практически с нуля…
Сколько вам было лет?
Я поступила в Могилевское музыкальное училище в 1979 году. Будучи на третьем курсе, я встретила педагога Людмилу Евгеньевну Браиловскую. Именно с того момента и начались мои занятия. Мне было лет двадцать и тогда мне казалось, что я могу покорить все театры мира. Я очень доверяла педагогу, а она меня часто хвалила. Порой она проводила какие-то параллели с великими певицами: "Вот, у тебя получилась нотка, прямо как у Марии Биешу!" У меня же после этих слов крылья вырастали! Но тогда я многого не понимала…
Чего именно?
Всей вокальной техники.
Это были какие-то творческие особенности…
Да-да-да! Я считаю, что чем меньше человек знает, тем больше ему кажется, что он все может и умеет делать. Со временем, когда я начала заниматься и расти уже как певица, я пришла к выводу, что вообще ничего не умею. И сейчас, не сочтите это за кокетство, это абсолютно так.
Вы можете пококетничать, я не против…
Спасибо. (Смеется.)
Все-таки я уже многое умею, но работы все равно очень и очень много…
Я вижу, что вас все еще беспокоит мнение со стороны?
Конечно же, мнение со стороны меня всегда беспокоит и как бы человек не старался показать, что ему это безразлично, но на самом деле критика его всегда немножечко задевает. Раньше я более болезненно реагировала на многое ("доброжелателей", которые всегда готовы сказать "правду" очень много!). Кто-то любит Шарубину, а кто-то Петрову или Сидорову. Это нормально. Но когда люди, судя по их высказываниям, ничего не понимают в вокальной технике, и при этом делают замечания и начинают учить оперных певцов, которые десятки лет на сцене, петь – это неправильно.
А вы обидчивы?
Нет.
А как же по-вашему тогда реагировать на критику?
В каждой критике, даже самой недружественной, есть зерно. И если тебя раскритиковали, то нужно очень внимательно посмотреть и подумать. Однако есть и совершенно беспочвенная критика – злобные высказывания. Я нормально отношусь к критике. Есть у меня один очень близкий человек, который после того как я выступлю, буквально по горячим следам заходит ко мне в гримерку и начинает меня критиковать. Это мой супруг. Но я и сама знаю, что у меня получилось, а что не получилось. Первое время на этой почве у нас с ним были даже конфликты.
Насколько сегодня вам необходим такой взгляд со стороны?
Мне он очень необходим. Сейчас я поднялась на определенную ступеньку, стала заслуженной артисткой. Я считаю себя неплохой певицей, потому что я уже заняла свое место – мы с вами уже об этом говорили. Поймите, взлететь порой очень легко, а вот удержаться на этом месте достаточно сложно. Поэтому у меня есть люди, которых немного и мнением которых я дорожу.
У меня сейчас складывается ощущение, что в творчестве чего-то вам все равно не достает…
Вы правы. Что касается нашего театра, то у меня, слава богу, все складывается очень хорошо – я пою практически весь ведущий репертуар. Было бы замечательно, если бы к выступлениям на родной сцене добавились гастрольные поездки и новые встречи с дирижерами, партнерами и коллегами.
Вам не хватает "свежей крови"?
Да. Это очень важно для каждого творческого человека. Также мне бы очень хотелось, чтобы к нам почаще приезжали солисты из других театров. Это всегда очень интересно не только нам, но и публике, поскольку весь Запад работает по контрактной системе. Например, сегодня певица поет в Японии, через четыре дня уже в Италии, а через неделю – где-нибудь во Франции. Почему она не может спеть в Минске?
Вы родились и жили под Могилевом, в простой семье, у вас была масса увлечений, в том числе в биографии значится игра на баяне… Как в вашей жизни появилась опера?
В четвертом классе у нас в школе открылась музыкальная школа, где я действительно начала обучаться игре на баяне. Правда, очень хотела заниматься на фортепиано, но мама сказала, что это очень дорогой инструмент, мол, ты позанимаешься и бросишь. Поэтому, если хочешь, то учись играть на баяне – это очень удобно. Я сразу невзлюбила баян и, поступив в музыкальное училище, где нужно было сыграть определенную программу на любом инструменте, я сыграла и больше никогда к нему не подошла. В училище организовали просто великолепный детский хор, куда я и попала.
Вам нравилось петь с самого детства?
Как бы банально это не звучало, но я пела всегда, потому что любила петь. Вот с этого все и началось. Я была влюблена в нашего руководителя хора, Татьяну Васильевну Кузину, как в профессионала и поэтому, глядя на нее, я также мечтала стать дирижером хора. Я старалась быть похожей на нее во всем, даже в прическе подражала.
На третьем курсе к нам пришел педагог Людмила Браиловская, о которой я уже упоминала. В свое время она закончила Московскую консерваторию по классу сольного пения. Она не пела в театре, но педагогом была замечательным! Замечу, что занималась я не один час в неделю, а при любой возможности.
Тогда вы уже понимали, что оперное пение – это ваше?
Понимала, но параллельно очень неплохо выступала на эстраде – летала на гастроли в Туркмению, Нижневартовск, с вокально-инструментальным ансамблем – тогда была очень неплохая эстрада…
Было ли у вас внутреннее противоборство – выбрать оперу или эстраду?
Очень короткое время.
Какие "за" и "против" вы взвешивали?
В то время я еще не выходила на сцену. Помню, как-то спела в музыкальном училище одну старинную арию, а с вокально-инструментальным ансамблем я пела целые концерты и участвовала в больших гастролях.
Вам нравился масштаб…
Мне вообще нравился выход на сцену и чтобы как можно чаще. Но в один момент мой педагог сказала: "Девочка, выбирай: либо ты занимаешься серьезным академическим пением, либо эстрадой, где ты тоже хороша. Будешь сидеть на двух стульях – угробишь свой голос!" Сейчас я целиком и полностью с этим согласна.
…и остановили свой выбор на опере… Почему?
Я была уже влюблена в пение, в манеру исполнения и в эти произведения на итальянском языке.
Как приходит такая любовь?
Я считаю, что в первую очередь очень многое зависит от педагогов – сумеют ли они ее раскрыть в тебе и привить на всю жизнь.
А как вас влюбляли в этот жанр искусства?
Людмила Евгеньевна сразу же дала мне список певиц и произведений, которые я должна обязательно слушать. Я уже тогда собирала собственную фонотеку, покупала пластинки Каллас, Френи, Тебальди…
Родители понимали оперу?
Родители понимали, что я получаю музыкальное образование. Но, к сожалению, ни мама, ни папа, никогда не присутствовали на моих концертах, потому что когда я могла уже более-менее прилично петь, мама была тяжело больна, отец также не мог приехать. Сейчас их уже нет…
Вы жалеете о том, что ваши родители так и не услышали, как вы поете?
Да. Единственное, что помню, когда я уже занималась в Академии музыки, на телевидении после конкурса Александровской были съемки, где я исполнила арию Леоноры из оперы Верди "Сила судьбы". Эту запись мои родители увидели. О том, что Нину Шарубину показывают по телевидению, знали уже все. Когда мама позвала отца, он не сразу меня узнал и потом сказал: "Да какая же это Нина? Эта какая-то большая, высокая…" Потом папа сказал мне: "Как-то ты очень громко уж поешь…"
Вы помните, какими словами я встретил вас в нашем холле? Я был удивлен, что вы такая маленькая…
Да. (Смеется.) В Австрии был случай, когда после выступления за кулисы пришли люди за автографом, а я уже сняла с себя концертное платье и разгримировывалась у зеркала… И вот один из поклонников, увидя меня, воскликнул: "Такая маленькая женщина имеет такой мощный голос!"
Вы очень хорошо смотритесь в сценических костюмах…
Спасибо!
Когда вы уже осознанно шли по оперному пути, то костюмы, грим, партии известных женщин – все это вас вдохновляло на работу или же вы просто не думали об этом?
У меня все как-то в комплексе. Иногда бывает, что идешь на спектакль и неважно себя чувствуешь… Возможно, это от волнения – каждый раз бывает по-разному.
Когда я прихожу в театр, то сразу иду в гримерку, раскладываю косметику, различные аксессуары и все это как-то сразу настраивает на нужный и хороший лад. Для меня очень важно, как я выгляжу, тщательно слежу за тем, чтобы костюм хорошо сидел, чтобы это было красиво и удобно. Если где-то что-то жмет или если ты все время наступаешь на платье, то это мешает, постоянно отвлекает от работы. К счастью, есть люди – костюмеры, – которые помогают мне в этом, вплоть до выбора тех украшений, которые я надеваю на себя.
Мне очень нравится выходить на сцену в театральном костюме – тогда я уже не совсем Нина Шарубина, а Амелия или Аида…
А как вы настраиваетесь на пение?
По-разному. Если не совсем хорошо себя чувствуешь, то это будет целый ритуал. Моя семья уже знает, что маму в день выступления дергать нельзя – я очень нервничаю и очень рано ухожу в театр. Иногда мне нужно посидеть одной, сосредоточиться, распеться. Иногда я распеваюсь десять минут, а иногда час, в зависимости от состояния.
А на роль?
Со мной всегда партитура. Бывает и так, что партию исполняешь девять лет, но иногда случаются провалы в памяти. Правда, потом выходишь на сцену и все встает на места – перенервничала. К счастью, я умею собираться. На сцене вообще нужно иметь устойчивую психику и железные нервы. Это очень важно.
Что еще важно для вашей профессии?
Основное – это голос. И если Бог его не дал, то делать карьеру… Не знаю… Сегодня тенденция такая – более легкий голос поет драматический репертуар. И это не только у нас.
Я считаю, что певица должна исполнять свой репертуар, который ей по голосу. Например, я не пою колоратурные партии и дело здесь не в диапазоне… Например, меццо-сопрано и сопрано. Меццо-сопрано – это голос пониже, но диапазон практически одинаков с сопрано, но другое дело, что сопрано больше работает в верхнем регистре, а меццо-сопрано меньше.
А почему не беретесь за колоратурные партии?
Потому что есть риск. Очень часто лирические голоса пытаются петь и поют более трагические партии и если этот момент затягивается, то довольно часто певицы просто теряют голос.
Как вы думаете, соглашаясь на эти партии, они понимают, что рискуют?
Я думаю, что не всегда. Им хочется петь и они считают, что могут это петь, но спустя три-четыре года результат плачевный.
Вы отказывались от партий?
Пока нет, потому что мне предлагались и предлагаются партии по моему голосу, а у меня – лирико-драматическое сопрано. Правда, есть эпизод в биографии, когда я исполняла партию Микаэлы в "Кармен", не будучи еще солисткой оперы. Сегодня я уверена, что это не совсем моя партия . Ее должны исполнять героини, владеющие лирическим сопрано.
Скажите, а какие у вас отношения с голосом?
К счастью, неплохие. Я знаю свой голос…
Капризничает?
Очень редко. Иногда, просыпаясь утром, я пою с закрытым ртом, чтобы понять, что нужно сделать. Также ежедневно я делаю дыхательную гимнастику, что полезно как для здоровья, так и для вокальной техники. Повторюсь, я знаю свой голос и он меня не подводит. Дай бог, чтобы так происходило и дальше.
Как вы ведете поиск образа?
В театр я пришла в декабре 2002 года, спела Амелию в опере "Бал-маскарад". Затем постепенно ввелась в несколько сильнейших партий – Чио-Чио-Сан, Лиза (Пиковая дама), Аида и Тоска. Это все сложнейшие образы и такие же партии. Что касается работы над образами, то я считаю, что он будет продолжаться столько, сколько ты будешь выходить в этом образе на сцену. Что-то уходит, что-то я упраздняю, а что-то, наоборот, добавляется.
Объясните, скажем, на примере… Тоски…
Я пела ее в двух постановках и если сравнить их в плане режиссуры, то они немножко различаются. Да и мое отношение к Тоске со временем изменилось.
Первая моя трактовка образа – она героиня, ее жалко и жалеть нужно постоянно… А в новой постановке образ Тоски уже иной – она капризна, очень эгоистична и даже жестока. И от самого начала до самого конца я стараюсь, чтобы Тоска была именно такой, которая не видит, что своими капризами она может подвести, что в итоге и случилось – отчасти из-за нее погибают Каварадосси, Анджелотти. В итоге она убивает и Скарпиа. Тоска любит и не хочет ничего слушать, понимать.
А какой образ вам ближе?
Трудно сказать. Видимо, второй – "В омут с головой".
Вы максималистка?
Да.
Это не мешает вам в жизни?
Думаю, что нет, потому что я не люблю, когда все с серединки на половинку. Я Козерог по знаку зодиака и поэтому предпочитаю твердо стоять на ногах, на твердой земле и люблю определенность во всем – и в личных отношениях, и в отношениях с людьми, друзьями, профессией. "Без пяти минут" – это не обо мне…
Вы не дипломат?
К счастью, я дипломатична. Я не люблю делать людям больно и ставить их в неловкое положение. Я также не люблю, когда в неловкое положение ставят меня, и то, что я не люблю делать сама, стараюсь не делать по отношению к другим.
А когда отношение не совсем справедливое? Скажем, до 2002 года вы неоднократно прослушивались в Большом театре, но вас не брали, а с 2002 года вас взяли и ввели сразу в пять партий. Вам не обидно, что вдруг произошло открытие Шарубиной?
Мне не обидно. Когда я прослушивалась, руководство было другим, но как только руководство сменилось, я сразу же попала в театр.
Что не устраивало в той Шарубиной то руководство?
Я прослушивалась не один раз и помню прослушивание, когда исполнила сложнейшую партию Амелии из "Бала-маскарада". Что важно для прослушивания? Голос и, конечно же, диапазон. В тот момент я показала все, на что была способна, после чего поздравить меня в гримерку пришла даже заслуженная артистка Беларуси Надежда Губская. И я воодушевилась, так как по своим ощущениям спела очень хорошо. Но когда меня вызвали, то в итоге предложили только Микаэлу в "Кармен" и то – разово. Я ее спела, но в театр не попала. То руководство несколько раз говорило мне, что мол, у вас очень хороший голос и вы очень хорошая певица, но, к сожалению, у нас нет свободных штатных единиц. А после очередных летних отпусков в театре я узнавала, что в штат было принято очередное сопрано.
Почему я и спрашивал о том, а не обидно ли вам было?
Тогда было немного обидно и совсем непонятно.
Вам хотелось петь в Большом театре?
Мне очень этого хотелось. Если бы я не хотела петь в театре, то не попала в него. Когда ты долго стучишься, а тебе никто не открывает, то рано или поздно руки опускаются. Но у меня они не опустились и своего я добилась.
У каждого артиста, который работает в театре – в любом театре, – бывают как хорошие, так и сложные времена. Каких было больше у вас?
Я уже десятый сезон в театре и каких-то явных сложностей нет. Вообще, сложности были всегда, есть и будут. Но это, возможно, больше касается моего внутреннего состояния… Об этом никто не знает.
Спорите с режиссером?
Спорю, но очень деликатно. Я не самодурка, которой удобно так, как ей хочется. Например, режиссер Галина Галковская вводила меня в различные партии и спектакли. Когда-то у нас было обновление старой постановки "Набукко", перед гастролями в Германии, а я уже партию Абигайль спела и в Московском театре "Новая Опера" им. Е.В. Колобова, и в Германию на гастроли съездила, и в Казанском оперном театре выступала. В каждом театре своя постановка, свои взаимоотношения между партнерами и певцами. Галина Галковская начала предлагать так, как она считала нужным. Когда я сказала, что я делала иначе, она мне ответила: "Хорошо, Ниночка! Сделайте так, как считаете нужным вы, я посмотрю, но предлагаю другой вариант. В чем вы будете убедительней, то и оставим". В итоге ее вариант оказался убедительнее…
И вы согласились?
Да, я сделала так, как она предложила. Я не спорю, лишь бы поспорить, просто бывают не очень удобные моменты, например, когда нужно пробежать по сцене, а потом взять верхнюю ноту… Режиссер тоже входит в положение и если спорить, то надо предлагать свой вариант. Но иногда актеры спорят с режиссером, не соглашаются с ним и не предлагают ничего. Так нельзя.
Сейчас вы назвали одно из правил взаимодействия актера с режиссером. Есть еще подобные правила?
Золотое правило – режиссер должен досконально знать нотный материал, чтобы тебя – актера – глупости не отвлекали от работы. Что касается взаимодействия с режиссером, то у того же главного режиссера нашего театра Михаила Панджавидзе ставка делается не на то, куда певцу девать руки – вправо-влево или куда ему идти – сделать два шага вперед или назад. Такого не было, потому что он знает, чего хочет. А хочет он, чтобы актер донес образ. В "Тоске" он объяснял мне и рассказывал о своем видении главной героини. Он сказал, что она капризная, взбалмошная, эгоистка просто до мозга костей…
Получается, что в данном случае ваше виденье совпало с виденьем режиссера?
Он мне объяснил, какая Тоска, и насколько могла, я стала работать именно в этом ключе… Поворот головы здесь совершенно не важен, а важно, чтобы этот образ в тебя органично врос… Перед репетициями Панджавидзе сказал нам: " Эта работа будет очень детальной". Такой она и была. "Тоска" – это тот спектакль, который держится на актерах, когда каждое движение врастает, вплетается в тебя, чем и достигается эта творческая органика. Люди, которые были на спектакле, сказали, что в нем нет главных или второстепенных партий, настолько выразительно сыграли все.
Надо работать с умом. Я рада, что соприкоснулась с таким режиссером.
А возможна ли дружба среди певцов? Говорят, что два тенора в один лифт не сядут. Например, вы с Екатериной Головлевой поете одни партии, а в одном лифте поедете?
Мы с Катей очень дружим. Мы дружим семьями, что ни для кого не секрет. Да, она супруга главного режиссера, но я общаюсь с этой семьей не потому, что мне это выгодно… Общение с людьми, которые тебе неприятны, забирает столько сил и энергии… Я никогда не буду общаться с тем, кто мне не интересен, так как хватит того, что сцена забирает много сил. Дружба возможна и ничего необычного в этом нет.
А за работой коллег следите?
Безусловно, наблюдаю. Например, идет работа над "Тоской" и есть такие моменты, когда режиссер еще не вдается более детально, потому что образ формируется от репетиции к репетиции, а иногда зреет годы…
Напоминает выдержку вина…
Да, годами все доделывается и зреет, зреет… И через три года это будет уже совсем другая Тоска. В каком-то месте я чувствую, что мне неловко, что в какие-то моменты я не естественна, хотя вижу, как работает Катя. Затем вышла Инна Русиновская – третья Тоска. Я посмотрела на них и думаю – ах, вот оно что! А попробую-ка и я так в своем образе… У каждой певицы свой образ, а это иногда помогает тебе понять и проработать собственный образ более детально.
А насколько важно партнерство в спектакле и что здесь должно совпасть, чтобы сотворчество было настоящим?
Партнеры на сцене – это один из важных моментов. К счастью, мне на них везло, везет и, смею надеяться, что и будет везти. Я работаю с прекрасными певцами и партнерами – это и тенора, и баритоны. В некоторые спектакли меня "вводили", т.е. спектакль уже шел, когда в работу включалась я. В такие моменты очень важно изучить географию постановки, потому что партнеры работают и подстраиваться предстоит мне. И если Ричард в "Бале-маскараде" выходит слева, то мне надо обязательно запомнить, что я выхожу к нему навстречу.
Партнеры очень поддерживают. Когда я вводилась в "Бал-маскарад", еще не будучи солисткой, моими партнерами были корифеи белорусской оперы – народный артист Беларуси Эдуард Пелагейченко, народная артистка страны Наталья Руднева, заслуженный артист Николай Моисеенко… Это же мэтры! И тут пришла я… Я до сих пор помню это отношение – ни взглядом, ни жестом я не почувствовала, что они мастера, а я – никто и ничто. Благодаря им я ввелась в этот спектакль очень удачно. Это чувство локтя, которое либо дано человеку, либо не дано и быть хорошим партнером вас никто не научит.
А есть плохие партнеры?
Есть.
В чем это проявляется?
Плохих партнеров в нашем театре, кстати, нет. Я пела за границей с именитыми певцами и для меня было странно…Это были плохие партнеры, которые постоянно тянули одеяло на себя! Если ему нужно было взять верхнюю ноту, то он выходил на авансцену и пел в ухо так, что я ни оркестра, ни собственного голоса не слышала…
А вы как-то можете на такого партнера повлиять?
У нас как-то были гастроли театра со спектаклем "Аида", где я пела с итальянским певцом, который исполнял партию Радамеса. Там есть сцена обольщения, где я уговариваю Радамеса изменить родине и бежать со мной. В финале этого дуэта он начал укладывать меня на пол спиной к зрителям, из-за чего я плохо слышала оркестр. Но я смогла выйти из этого положения. На следующем спектакле я сама сделала все наоборот – улеглась на пол, укладывая его на себя… И я вижу – у него испуг в глазах, потому что он не видит дирижера из-за того, что оказался спиной к оркестру.
Вы его немного проучили…
Да, потому что так нельзя себя вести.
А вы хорошая партнерша?
Я стараюсь быть хорошей партнершей, потому что всегда очень много взаимодействую как с баритонами, так и с тенорами. Если у тенора есть какой-то небольшой кусочек, я всегда даю партнеру возможность петь лицом в зал. Есть такие мизансцены, когда он должен петь мне, а если я стану в глубину сцены, то он будет вынужден петь, стоя вполоборота к зрителю. Это детали, которые поймут только те, кто разбирается в опере, но это показатель творческих отношений и это очень важно.
Чему вас научила опера?
Труду. У меня был очень тернистый путь к этой сцене, и я очень много трудилась и тружусь. Я порядочный человек, ненавижу предательство и сама никого не предавала и не предам.
Заносчивости у меня нет. К сожалению, сейчас я редко бываю дома в деревне – мамы нет, дом стоит пустой. Но когда я приезжала, то для всех родных и соседей я оставалась и до сих пор остаюсь той же Нинкой, какой они меня всегда помнили. Я люблю людей, отношусь к ним по-доброму и всегда справедливо. Чем могу и кому могу – всегда помогу.
Есть ли у вас творческие мечты?
Я мечтаю спеть в постановке партию леди Макбет в опере Верди. Я спела ее дважды в концертном исполнении, но хотела бы также исполнить и в спектакле, поскольку это очень хороший образ. Мечтаю исполнить партию Турандот в одноименной опере Пуччини. Моей несбывшейся мечтой осталась партия Виолетты в "Травиате" Верди. Сейчас же работаю над новой постановкой "Аиды", премьера которой ожидается в конце мая. Уверена, что поклонники и ценители классики останутся довольны. До встречи на сцене и спасибо за вашу любовь.