В настоящий момент артист не связан жестким контрактом ни с одним театром, так как наступил решающий момент в его жизни – создание первой классической труппы балета на родине, в Испании. Как это ни странно, но в Испании, откуда родом много знаменитых классических танцовщиков, никогда не было государственного театра балета. Потратив семь лет на подготовку проекта открытия театра и школы балета в Мадриде, Анхел стал настоящим асом и охотно делится опытом. Нам удалось встретиться с танцовщиком между его выступлениями в проекте "Короли танца" в Москве.
– Откуда же все-таки юному испанцу было узнать о классическом балете, если вокруг него в этом отношении полная тишина? У нас, вы, наверное, слышали, под Новый год детей ведут на "Щелкунчика" в Большой театр, а "Лебединое озеро" часто показывают по телевизору, то есть много поводов стать артистом.
– Какой там телевизор. Честно признаюсь, я о существовании видео с записями балетных знаменитостей узнал очень поздно, когда уже был с головой погружен в мир классического танца. Я не понимаю, каким образом вся наша семья оказалась вовлечена в это дело. Мама часто дома музицировала и, как все испанки, страстно любила танцевать, но с классическим балетом, видимо, опоздала. Две мои старшие сестры ходили в балетную школу (частную, так как государственной в Испании не было. – Е.Б.). Меня водили на дзюдо и карате, пока я не запротестовал, увидев, как одному мальчику из нашей школы сломали нос во время занятий: он был весь залит кровью, кричал и плакал от боли. Освободилась масса времени, и мама совершенно не знала, куда меня девать, пока девочки танцуют. И вот однажды я должен был сидеть в классе и ждать, пока мама заберет меня и сестер. Она боялась вернуться, думала, я от скуки там все переломаю или еще что-нибудь натворю. А я сидел и смотрел как завороженный. Через несколько дней меня отвели на просмотр, и директор сразу взял меня. Дальше приключилось следующее. Мама зашла к нашему педагогу, чтобы узнать, что будет нужно для классного концерта, который ежегодно устраивался в школе, а я должен был подождать ее в сторонке. Когда мама и учительница повернулись, они увидели, как я лечу в бешеном шене, подпрыгиваю в воздухе и снова делаю шене, и снова подпрыгиваю. Учительница широко открыла глаза и сказала, что они и со старшими детьми таких движений еще не проходили. Эту историю я услышал от мамы, так как мне было тогда всего семь лет. В 1994 году, тринадцать лет назад, когда я был приглашен танцевать в Американский балетный театр (АБТ) и во мне увидели самого координированного и сбалансированного танцовщика Америки, могу точно сказать, что вращения и баланс у меня были врожденные. Так что кто-то верит в судьбу, кто-то – в реинкарнацию, я же не знаю, что это было.
– Интересно, а когда вы танцуете, то пользуетесь памятью тела, которое некогда само выдало балетные движения, или только теми инструкциями, которые получили в школе?
– Когда я выхожу на сцену, я вообще теряю способность думать. Я не сосредоточенный, не зацикленный на себе и своем теле артист, чтобы задумываться, как сделать движение. Я считаю, что движения, в моем случае это организованный и упорядоченный язык классического танца, – это наша благая весть зрителям. Чем больше людей в зале, тем интенсивнее происходит обмен энергией. Я делаю пируэт или шене в полную силу, сообщаю людям о чем-то очень важном, теряю энергию, но вместе с аплодисментами получаю ее назад. Как бы работаю по принципу самозаряжающейся солнечной батареи.
– Ваша карьера в самом расцвете, Америка вас обожает, успех сопутствует постоянный. Вы же все разговоры переводите на Испанию, где с таким трудом рождается ваша собственная балетная труппа. Разве нельзя подождать немного с административными делами, дождаться пенсионного возраста, например?
– Знаете, я уже семь лет в проекте и только сейчас могу сказать, что дело сдвинулось с места. Пока речь идет о частном учреждении на средства спонсоров. Как я, будучи немощным пенсионером, смогу объяснить всем этим богатым людям, что балет – это прекрасно, а национальный испанский балет – это необходимо. Вместе со способностью танцевать я потеряю способность убеждать. Поэтому я и становлюсь лицом компании "Rolex", участвую в показах мод и устраиваю шоу, на которых танцую сам. Когда они видят, как я танцую, у меня есть надежда, что на мой проект дадут деньги. Конечно, я что-то ворую у себя как у артиста, так как действительно много времени отдаю работе со спонсорами, но для меня она чрезвычайно важна. Директор АБТ Кевин Маккензи меня поддержал, когда я переходил на свободный гостевой контракт.
– А может, вы боитесь, что какой-нибудь другой знаменитый испанский танцовщик опередит вас и первым создаст труппу в Испании? Тамара Рохо, например, или Жозе Мартинез, или Лусия Лакарра?
– Я бы только радовался – пусть будет много трупп, как в Москве, Санкт-Петербурге, в том же Лондоне. Но, увы, никто не готов взвалить на себя сей труд. От Мартинеза я недавно получил открытку с поздравлениями.
– Почему не получается договориться с правительством, ведь тогда чиновники смогут вместе с вами претендовать на статус первооткрывателей испанского балета. Неужели их это не привлекает?
– Нисколько. Во-первых, одна глупость уже была совершена. Когда Майя Плисецкая уходила с поста директора национальной балетной труппы, неограниченная власть попала к Начо Дуато, который по договоренности с одной дамой из правительства заключил пожизненный контракт с театром. Так что все деньги, которые можно получить на танец у правительства, уходят к Дуато.
– Что же в этом плохого? Лично я высокого мнения о хореографе Начо Дуато – все работы, которые я видела, были интересные. Мы бы с удовольствием его в Москву пригласили – поставить что-нибудь или поруководить одним из многочисленных московских коллективов. Откуда у вас такой антагонизм?
– Он ставил балеты в АБТ, и я танцевал в этих балетах – качественная продукция. Но я знаю и другое. Когда я пришел со своим проектом, пытался склонить кого-нибудь из правительства к необходимости создания национальной балетной труппы, то нашел непонимание. Мне сказали, что все деньги тратит Дуато и ни о каких других дополнительных средствах от государства не может быть и речи. Знаете, что сделал Дуато, когда в первый день пришел на встречу с доставшимся ему коллективом? Он велел балеринам выбросить пачки и пуанты – с тех пор они танцуют босиком в одних и тех же трикотажных платьях. Спрашивается, куда уходят государственные деньги?
– Вы так говорите об Испании, что складывается впечатление, что там каши не сваришь. Как вы вообще решились вернуться из свободного Нью-Йорка в закрытый всем ветрам Мадрид?
– Все совершенно наоборот. Если бы АБТ так настойчиво и гостеприимно не раскрыл передо мной двери, я бы ни за что не уехал из Испании. Я с моим специфическим образованием не смог бы найти в Мадриде работу – ну только если монтировщика какого-нибудь или слесаря (папа на всякий случай научил меня всем хитростям, и я ему благодарен, так как между выступлениями восстанавливаюсь, занимаясь техническим обустройством дома). Ехать в Америку мне не хотелось, в 19 лет я ни слова не знал по-английски. Только зрители, которые ахнули, когда я впервые вышел там на сцену, убедили меня, что на какое-то время я смогу оставаться в этой чужой стране. Америка оказалась для меня слишком консервативной – от секса до политики. Испания же вполне либеральная страна. Тут нужно знать правила игры: есть две правящие партии, для которых самое главное – быть у власти, а остальное – на самотек. И терроризм, конечно. Партии постоянно придумывают методы борьбы с террористами. Частная жизнь человека обществом не регламентируется – принадлежит только ему. В Америке это совсем не так. Мне в Испании вольготнее, так как я знаю правила.
И возвращаясь в началу разговора. Если я тринадцать лет назад не мог найти работу как танцовщик в родной стране, а нашел ее на стороне и преуспел, то разве не мой долг изменить что-то здесь, на родине, куда я теперь вернулся, чтобы другие танцовщики не оказались в подобном затруднении?
– А королевская семья в пику правительству не хочет вам помочь? Можно попробовать договориться с членами правящей династии. Существует же Английский королевский балет, Датский, Шведский королевские балеты.
– Вот именно. Я договорился с инфантой – она будет патроном нашей труппы. Кстати, она тоже балерина, и королева была балериной. Через четыре года труппе "Балет Испании" будет присвоено имя "королевский". По закону нужно ждать четыре года. Инфанта подарила мне один из своих замков в пригороде Мадрида – летнюю резиденцию Филиппа IV. Он так же, как и Людовик XIV, звался "король-солнце", потому что носил маску в виде солнца. Замок великолепный – на берегу озера, вокруг горы. Мы устроим свой маленький балетный Версаль в Испании.
– Вы так говорите, словно у вас на руках есть план реконструкции замка и контракты с артистами, и даты выступлений.
– Теперь уже можно об этом говорить. В январе 2007 года мы уже отобрали 80 танцовщиков. Мне помогали Владимир Васильев и Синтия Харви, они же станут постановщиками первого спектакля моей труппы. Решено, что начнем с "Баядерки". Потом еще два смешанных вечера, включающих каждый по три балета от каждого из хореографов: один Баланчин, один Роббинс, Твайла Тарп, Стентон Уэлш, Кристофер Уилдон и Элвин Эйли.
Дворец перестраивает известный испанский архитектор Рафаэль де ла Хос (он очень популярен в Испании, потому что построил колоссальных размеров стеклянное здание в Барселоне в форме пениса). Он сделает для нас два стеклянных зала, из которых будет открываться чудесный вид на окрестную природу и долину королевских замков. Здесь будут репетиционная база труппы, школа-общежитие и новый концертный зал "Анхел Корейя".
– Планы наполеоновские, но нужно ждать и ждать. Когда, например, состоятся "Баядерка" и вечера балетов?
– В сентябре 2008 года – ровно через год. Но первые выступления пройдут на сцене Королевского театра "Реал" в Мадриде. Наш центр танца еще не будет достроен, и школу откроем только тогда, когда де ла Хос сдаст помещение под ключ.
– То есть в сентябре следующего года мир увидит "Баядерку", которую танцуют испанцы. Кстати, какие условия вы ставите перед артистами вашей труппы?
– Вернее будет сказать, что "Баядерку" поставили в Испании. Это уже немало. Национальностей в труппе много. Сначала смотрели на людей с номерами, а когда сформировали труппу, оценили, какой процент испанцев у нас присутствует. Оказалось – шестьдесят процентов. Нет, отбирать только испанцев в наше время, когда хорошие балетные на вес золота, означало бы, что я устроил "геноцид". И шестьдесят процентов, честно говоря, приятно удивили. Прошедшие конкурс заключили со мной контракты на год (2008-й, так как репетиционный процесс начнется с января), и внутри этого года они не смогут работать больше нигде. Предполагается, что затем контракты будут перезаключаться на более длительные сроки. Я сам и моя сестра Кармен ушли из АБТ и первыми стали членами труппы.
– Возвращаясь к проекту "Короли танца", меня интересует загадка вашего перевоплощения в "Уроке" Флиндта. Честно говоря, многие очень сомневались, что роль учителя-маньяка вам подойдет. Вас привыкли видеть на сцене радостным, улыбающимся, веселым. Однако после вашего серьезного успеха в Москве именно в "Уроке" начинаешь сомневаться в своих способностях разгадать внутреннюю природу артиста. Вы сами каким себя видите на сцене?
– Образ сумасшедшего убийцы мне не особенно близок, хотя это только один из характеров, который я исполняю на сцене. Дело в том, что из-за того, что я легко прыгаю и вращаюсь, ко мне приросли роли, которые мне вообще-то несвойственны. Я себя вижу в романтическом репертуаре – во втором акте "Жизели" или Джеймсом в "Сильфиде". Люблю мелодраму – "Ромео и Джульетту" и "Манон", потому что здесь приволье для игры с партнершей. Мне интересно все танцевать подолгу с одной балериной – я много работал с Паломой Эррерой, потом с Джулией Кент, с Дианой Вишневой, с Ниной Ананиашвили. Вот чтоб весь сезон, все роли – с одной. Я не могу роль отрепетировать, так как на репетиции не имею права перевоплощаться. Это происходит только на сцене во время спектакля. Перестаю быть Анхелом Корейей и становлюсь другим персонажем – реагирую на происходящее вокруг меня, как если бы я был потерянным, а потом влюбленным Ромео или депрессивным учителем, который завидует молодости и красоте ученицы. Только на сцене я решу, какой пируэт или тур я выберу для выражения тех или иных эмоций. Хочу использовать дарованный мне Богом язык максимально выразительно. Когда играешь постоянно с одной партнершей – быть естественным легче, и гармония достигается более полная.
– Вы считаете, что балет – открытое искусство, что от него не пахнет музеем?
– Да, это так. Я – за обмен энергией. Сколько раз замечал, что это еще и в работе помогает. Например, не было такого случая, чтобы меня не взял в работу новый хореограф или какой-то танцевальный проект прошел бы мимо меня. Уверен, что меня выбирают за открытость. Ее иногда путают с подвижностью и бравурностью, думают, что мне нравится бездумно улыбаться или прыгать ради прыжков. Это ошибочно – я равно склонен к трагедии и комедии.
Екатерина Беляева, газета "Культура"