“Равного ему таланта среди режиссеров нет”, – сказал о нем Родион Щедрин.
Борис Александрович Покровский родился 23 января 1912 года.
Выходец из семьи учителя, он с 10 лет занимался музыкой у Елены Гнесиной, основателя Московского музыкально-педагогического училища. Оперу любил с детства.
В 1937 году Покровский окончил режиссерский факультет Государственного института театрального искусства имени А. В. Луначарского (ГИТИС). Его дипломная работа — опера Жоржа Бизе «Кармен» — была поставлена на сцене Горьковского театра оперы и балета.
В 1943 году был приглашен режиссером, а в 1952 году назначен главным режиссером Большого театра, в котором в общей сложности прослужил до 1982 года и где поставил более 40 спектаклей.
С 1972 года Борис Покровский занимал должность художественного руководителя и режиссера основанного им Московского камерного музыкального театра.
Некоторые до сих пор пытаются представлять себе искусство Большого театра как большую спокойную машину, которая движется сквозь времена и эпохи, не меняя своего облика, в пышном сценическом оперении. Как будто Большой театр похож на японский театр. Но, где все сосредоточено в точном следовании традиции. Взрывы полагаются где-то не здесь и не сейчас. Покровский – один из тех, кто умел взрывать медленное течение вялой традиции, кто умел опрокидывать само восприятие оперного искусства.
Возьмем несколько примеров его сокрушительных акций. Медлительная опера “Руслан и Людмила” Глинки превратилась в его руках в динамичное, брызжущее энергией, захватывающее зрелище, в котором, несмотря на все шоры, говорилось и о тайнах Эроса, и женского и мужского начал, и о подспудной битве за честь человека. Гривастый Руслан приходил в мир оперы не только языческим богатырем, но и “рассерженным молодым человеком”, крутым интеллектуалом, которому хотелось сокрушить и показной мир Черномора, и сонное царство Светозара.
Страстью Покровского были оперы Прокофьева. Во времена, когда Достоевский унизительно выборочно существовал в официально подаваемой истории русской литературы, Покровский как ни в чем не бывало вывел на первую сцену Страны Советов взвинченных и одержимых героев “Игрока”. Он обращался с ними, как с современниками, и в итоге создал один из лучших спектаклей Большого.
Откровенным художественным хулиганством в “Обручении в монастыре” он разъярил поборников сонно-традиционного театра. А вот “Огненного ангела” с его “декадентскими” мистическими прозрениями даже ему не удалось “протащить” на сцены СССР. Хотя и здесь творец не отступил и реализовал свою страсть в Праге, записав в свое творческое досье полный список опер Прокофьева.
Чувствуя интригу момента и владея художественными средствами для создания образов-символов, Покровский подал несценичную “Младу” Римского-Корсакова как утонченный гимн породистой, “имперской” театральности, соединил хитрую иронию с прямой страстью, перемешал эпохи с азартом юного постмодерниста, для которого игровое начало – основа основ.
“Сон в летнюю ночь” Бриттена Покровский поставил в Большом уже через пять лет после английской премьеры – рекорд, который, наверное, с тех пор никому в России превзойти не удалось. В контексте глубокого официоза, когда публика привыкла с недоверием относиться к каждому новому советскому названию, новинка с Запада реабилитировала сам оперный процесс. Музыка Бриттена, по меньшей мере, прививала хороший вкус.
Покровский ценил больших артистов и не терпел премьерского фанфаронства, “звездизма”. И потому не мог не создать театр ансамблевый, где все равны, где сегодня артист поет самую главную, самую трудную партию, а завтра выходит на сцену незаметным хористом. Так возник Камерный музыкальный театр, который долгое время в своем подвальчике на Соколе оставался главным бродилищем идей для всей оперной России.
Там рождались свежие, остроумные, язвительные и зажигательные спектакли. Там среди публики можно было увидеть лучших людей эпохи, которые никогда не пошли бы в расфуфыренный, парадный оперный театр. Покровский создал сам тип театра-лаборатории, в котором идеи били ключом. Без него не было бы “Геликон-Оперы” Дмитрия Бертмана с идеями театра как формы жизни.
Книги Покровского раскрывают его взгляды, его отношение к миру и сцене, его человеческие пристрастия. В свои девяносто пять он не изменяет себе, и в его интервью мы снова слышим голос художника – непримиримого, жесткого, не терпящего самоуспокоенности и самонадеянности.
Борис Покровский ушел из жизни 5 июня 2009 года.
Алексей Парин, “Московские новости”