Снова, уже в четвёртый раз открылся один из крупнейших музыкальных фестивалей. Десятки концертов в России и за рубежом. Организация событий, концертов, выставок, показов, переездов, условий работы приглашённых солистов, прессы, рекламы, зрителей и в конечном итоге всей концертно-музыкальной жизни огромного сибирского региона снова на эталонной высоте.
Транссибирский арт—фестиваль Вадима Репина и Олега Белого по географическим размахам, по масштабу своей культурно-просветительской миссии, а также, что наиболее ценно, по художественной ценности концертов претендует на лидирующую позицию в России. Таким многообразием форматов и жанров, стилистически широкой палитрой событий, насыщенностью концертного графика могут похвастаться лишь редкие мировые музыкальные форумы.
Многогранность, многоаспектность «Транссиба», участие в концертах эксклюзивных артистов, превосходная организация способствуют созданию общественного тонуса, атмосферы музыкального праздника, вызывающей широчайший зрительский резонанс. Ни один концерт фестиваля не прошёл незамеченным публикой: люди постепенно начинают ценить и любить классическое музыкальное искусство, и, бесспорно, существенная заслуга в этом организаторов Транссибирского фестиваля.\
Заслуга людей, чья кипучая созидательная деятельность позволила с триумфом осуществить столь грандиозные планы.
Часть первая. Концерт «Мировая премьера. Золотые трубы».
Концерт 29 марта 2017 в Красноярской филармонии вполне можно было разделить на три полноценных вечера. И дело тут не только в длительности, но и в попытке организаторов сочетать в одном концерте резко-контрастирующие друг другу стили и даже форматы. Концерт в итоге явился некоей конспективной иллюстрацией почти всего музыкально-академический спектра. Но всё же у неподготовленного, да в прочем и у профессионально-подкованного слушателя возникло ощущение стилистической пестроты, лоскутности, приводящее к ослаблению внимания и утомлению.
К тому же, в программах типа «от Баха до Пьяцоллы», всегда есть какое-то внутреннее перечение, сущностно-стилистический диссонанс. И, вероятно, сами по себе образно-яркие части концерта плохо усваивались в подобном смешении. Желание «всего, да побольше» привело к калейдоскопичности в смене музыкального материала, даже несмотря на прекрасное исполнение.
Без сомнения, выигрышнее было бы отдельно на камерной площадке сделать (разумеется, с некоторым программными расширениями) камерно-инструментальный концерт, отдельно – оркестровую академическую программу – в данном случае, вполне возможно было бы построение концерта на контрасте ранне-классической музыки и современного опуса, объединённых общим солирующим тембром, а также, отделить и развить эстрадно-джазовый, «лёгкий» сегмент вечера.
Отто Заутер – мировая легенда трубного исполнительства – и на сцене, и в личном общении очень харизматичный человек, обладающий уникальной положительной энергетикой – блестяще исполнил недавно найденный, находившийся в забвении, «Концерт для трубы с оркестром» композитора Л. Отто – старшего современника автора одного из самых популярных трубных концертов – Гуммеля.
Не являясь поклонником эстрадно-джазовой музыки, не могу не отметить мастерство солиста – Андрея Илькива в исполнении трёх частей джазовой сюиты К. Болинга. Думаю, что эта открытая, светлая музыка нашла отклик у слушателей и у исполнителей – Красноярского академического симфонического оркестра под управлением Владимира Ланде.
Особенно очаровывала мелодическая красота и интонационная выразительность тем широкого дыхания первой части. Однако, в инструментовке сюиты композитором в должной мере не использовались темброво-фактурные возможности оркестра, звуковой объём подчас создавался за счёт игры ударной установки и бас-гитары, присутствием которых в составе можно было бы обойтись.
На концерте также состоялось второе премьерное исполнение сочинения современного немецкого композитора Энйота Шнайдера, присутствовавшего в зале, написанное специально для солистов фестиваля – Отто Заутера и Сергея Накарякова. Само название опуса – «Dreamdancers» – с сопутствующим довольно пространным и банально-модернистким текстовым эпиграфом-дополнением не вселяло оптимизма.
В личной беседе с композитором и в концертной аннотации он отмечал, что вдохновлялся при сочинении сюрреалистическими образами, однако подобное, весьма неловкое указание на «источник всех вдохновений» непосредственно в названии сочинения скорее вредило восприятию музыки. А музыка неплохая и написана во многом мастерски.
Несмотря на использование расширенных (кстати, вполне уместных, логически-оправданных) исполнительских техник, нетрадиционных методов звукоизвлечения, явно прослушивались интонационные мелодические зерна. Явно было и влияние киномузыки, к которой композитор часто обращался в своём творчестве – в партитуре встречались устойчиво-остинатные типы фактур и звукоизобразительные моменты.
Солирующие инструменты – а это, пожалуй, единственный в своём роде пример – флюгельгорн и труба-пикколо – использовались с максимальной тембровой выразительностью, составляя интересный ансамбль в дуэте и с оркестром. Чувствовалась «прослушанность» оркестровки, отсутствие умозрительного нотного рисования.
Неординарны были и балансно-тембровые находки; некоторый перебор был лишь в использовании низко-резонансных ударных инструментов, создающих «ленивый» оркестровый объём. Тем не менее, несмотря на ряд достоинств, нельзя с полной уверенностью сказать, что в получасовом оркестровом сочинении прослеживалась единая внутренняя драматургия. Столь крупный опус представлял собой ряд эскизов, колористических набросков, приближаясь скорее к жанру саундтрека, нежели к партитуре по-сути симфонической.
Возникало впечатление, что по своей натуре, Шнайдер и мог, и хотел бы написать яркую мелодически-простую тему, содержащую в себе потенциал к симфоническому развитию, но боясь показаться наивным и банальным (хотя нет ничего сложнее и ценнее в композиции, чем сочинить достойную мелодию), быть «не в тренде», быть непонятым в композиторском цеху, вынужден был косметически «осовременивать» свою музыку до той степени, пока не пришлось придумывать замысловатые литературные программы.
Эйнот безусловно талантливый мастер, просвещённый интересный человек и настоящий музыкант, однако, в современных реалиях диктатуры авангарда, развитие индивидуально-мелодической – главной – стороны музыки, к сожалению, не является предметом его творческих поисков.
Всё второе отделение концерта – 3 «Фантастические пьесы» Шумана в переложении для флюгельгорна и фортепиано, «Цыганка» Равеля (в фортепианной версии), исполненная Вадимом Репиным и Марией Меерович, а также валторновое трио Брамса – настоящий шедевр, кристаллизованное выражение камерно-инструментальной музыки композитора – одна из безусловных вершин не только красноярских концертных программ, но и всего фестиваля.
Солирующую партию в пьесах Шумана и валторновую партию (в версии для флюгельгорна) в трио исполнил Сергей Накаряков. По впечатлению от его игры – это один из лучших современных исполнителей на инструментах семейства труб, тонкий музыкант, стилистически верно передающий композиторский замысел, обладающий внутренним чувством формы и органичностью фразировки.
По ансамблевой слаженности, единой, сплочённой «музыкально-драматургической судьбе» брамсовское трио, сыгранное Вадимом Репиным, Марией Меерович и Сергеем Накаряковым – одно из самых ярких впечатлений от фестиваля. И если ещё более фокусироваться на данном исполнении, то внутри трио особенно выделяется третья часть.
Вероятно, эта часть располагается в том сегменте композиции, когда музыканты полностью сжились и сплотились между собой. Именно эта медленная часть, как часто бывает в произведениях Брамса, служит лирической, почти исповедальной, тихой кульминацией цикла.
В партитуре здесь мало нот, но много музыки, а каждая инструментальная линия афористично немногословна и глубока. Фугированный фактурный тип среднего раздела не утяжеляет и не усложняет общую вертикаль, а наоборот, разряжает атмосферу и наполняет пространство воздухом. Это создаётся благодаря разнице тембрового звуковеса ансамблирующих инструментов.
От исполнителей потребовалась тончайшая нюансировка, неосязаемое равновесие в передаче музыкального движения от инструмента к инструменту, чтобы создать подобную атмосферу брамсовского «раздумья в полузабытье» – «Глубже всё моя дремота».
Камерная часть концерта – это то, ради чего можно пересечь пол-России. Это искусство высшей пробы, исполнительство, близкое к эталонным образцам, редкое даже для фестиваля подобного уровня.
Александр Тлеуов, где-то в пути между Красноярском и Новосибирском