Ещё раз о спектакле Р. Эйра, показанного в прямой трансляции из Метрополитен оперы.
Снобизм меломанов, посещающих театрально-концертные залы по долгу службы и в награду за свою эрудированность, отчасти понятен, когда речь заходит о трансляциях из этих самых залов на большие экраны специально оборудованных для этих целей кинозалов. Электронная акустика – это, конечно, «возмутительно». Но вряд ли кто-то из скептиков подобной популяризации современных прочтений мелодраматического наследия поспорит с тем, что «живой звук» в Московском международном Доме музыки или в не к ночи помянутом Государственном кремлевском дворце (съездов) качественно лучше звука, передаваемого из-за океана.
Между тем, возмущаться нелепостью организации концертов Венского филармонического оркестра в Кремле или вокальных концертов и представлений в ММДМ почему-то не принято. Видимо, все свои давно смирились с тем, что в этих залах слушать что-либо невыносимо, а народ всё равно не убедишь в том, что хорошая акустика – это основная составляющая качества эмоциональных переживаний: смотреть-то, по большому счёту, на таких мероприятиях не на что…
Интересно, что скептики прямых трансляций не обращают внимание и на их финансовый аспект, а тут есть над чем поглумиться. Так, средняя цена билета на трансляцию из Метрополитен оперы в пять раз выше самого дешевого билета в Большой театр. Можно, конечно, обсудить доступность этих билетов в Большой театр по двести рублей, но номинал остаётся номиналом: возможность-то есть. Нет информации и желания по цене двух пачек сигарет если не приобщиться к большому искусству, то хотя бы в одном из самых красивых интерьеров мира пофотографироваться… Но речь сейчас не об этом, а о том, что даже регулярные кинопоказы в тех же кинотеатрах в два-три раза дешевле театральных трансляций. Обоснованна ли эта разница? Работа десятка камер, их операторов, звуко- и видеорежиссёров и прочих техников – всё это недёшево. Но, кроме материального аспекта, в оперных трансляциях есть и другой, более важный аспект. Художественный.
Ни в каком оперном театре мира, а тем более на местах за 200 рублей, нельзя одновременно получить полноценные аудио- и видеовпечатления. Либо первый ряд партера «без звука», либо хорошая акустика в 35 метрах от сцены. Желание видеть игру артистов – не пустая забава. Очень часто именно мимика, возможность рассмотреть жесты и уловить детали способны вызывать в нас эмоции, которые не посещали нас без дополнительного визуального детонатора. А поскольку любой вневременной шедевр шедеврален именно тем, что каждое прикосновение к нему – это гарантированное столкновение с неизведанным в самом себе, – трансляции спектаклей с качественной звукопередачей я бы отнёс к особому метажанру, работа в котором – талант, заслуживающий исключительного поощрения.
Впервые я увидел «Кармен» в постановке Ричарда Эйра живьём в феврале 2010 года. Тогда партию неукротимой хулиганки исполняла Ольга Бородина. Образ атаманши, которая «трамвай на скаку остановит», показался мне настолько самодостаточным, что о сексуальной подоплёке основного конфликта этой оперы даже речи быть не могло. Интересно, что в этой постановке Эйра (в отличие от его же «Свадьбы Фигаро» в той же Мет) сексуальная составляющая оказывается не просто на периферии событий, а нарочито высмеивается (вспомним, как Кармен ломает гвоздику!). Секс для главной героини – гигиеническая процедура. Ежедневная, заметим. То, что Кармен каждый день «чистит зубы новой щёткой», – ею же самой и высмеивается. Почему?
Эгоизм, с которым в этом спектакле легендарная героиня подсознательно борется в самой себе, постоянно выискивая того, на кого можно было бы переложить ответственность за собственную невоздержанность, – лишь повод задуматься над тем, что же не так делает… Хосе: почему ему не удаётся остаться рядом с Кармен? Только ли чрезмерная зависимость от той, которая сама жаждет потерять свою бесстрашную свободу?
Если проанализировать все реплики Хосе к Кармен, мы поймём, что интуиция главную героиню не подвела: особенно в финале мы отчётливо слышим, что Хосе готов подчинить, подмять необузданную волю цыганки-«табакерки». Не этого ли ждёт Кармен от своего избранника? Вроде как да. Что же не так? А не так то, что Хосе не вызывает у Кармен чувства… уважения! Её собственное «эго» не готово подчиниться более слабому, статься на милость тому, кто сам готов быть завоёванным!
Хосе – солдат (вспомним пародийно-саркастичное «туру-ту-ту», которым Кармен дразнит Хосе, собравшегося покинуть её ради казарменной переклички!). Он поведенчески встроен в иерахию подчинения. Кармен предпринимает хорошую, но безуспешную попытку выдернуть Хосе сначала из «профессиональной» иерархии, потом из социальной. Но привязанность Хосе к матери и к своему прошлому (к своему «я») мешает этому эксперименту увенчаться успехом. А неудача никак не вписывается в сценарий процедуры самоотречения Кармен, которая готова забыть себя только ради достойного.
Настоящим конкурентом у бесстрашного лидера может быть только другой лидер. Кармен презирает Хосе за то, что он оказался не таким же бесстрашным, как она. Что предлагает ей Хосе? Kinder-Kueche-Kirche? Блеск! Но для того, чтобы дикое животное захотело одомашниться, оно должно чувствовать силу того, кто одомашнивает. Кармен не может быть карманным утешением. И даже украшением она быть не желает. Она – игрок без правил. Особенно, когда на кону – жизнь. Уверен, что Хосе даже после убийства Кармен не смог бы вызывать у своей жертвы чувства страха: всё испортило «Арестуйте меня…» Эх, Хосе… Хосе…
В постановке, показанной в кинотеатрах, в главной партии выступила Анита Рачвелишвили. Технически точный, полнокровный и драматически яркий вокал певицы, её актёрская органичность в этой роли стали настоящим подарком.
Партия Хосе именно в этой постановке, думается, станет самой заметной удачей в карьере Александра Антоненко, даже по сравнению с его же Отелло. То, как Антоненко показал своего героя, – не показывал никто и никогда: более серьёзной и более оригинальной интерпретации Хосе я, признаюсь, не встречал.
Ильдар Абдразаков в партии Эскамильо порадовал своим изумительным вокалом и проработанностью актёрских оттенков и нюансов, а Анита Хартиг интеллигентно оттенила грубую нахрапистость главной героини. Интересно, но именно в этой постановке именно с этим ансамблем исполнителей становится очевидно, что Эскамильо нужно было встретить не Кармен, а Микаэлу: и были бы все счастливы. Во всяком случае, Хосе бы точно не попал во второй раз в тюрьму…
Оркестр Метрополитен был сдержанно красив. Звучал нарядно, но «неглубоко». И только знаменитая интермедия к III акту показалась мне исполненной с невероятной задушевностью: в исполнении музыкантов слышалась ностальгия по недостижимому счастливому финалу разыгрываемой на сцене трагедии столкновения двух сильных «я»…
Неспособность средообразующего человека, будь то альфа-лидер или «девушка-с-характером», к полному отказу от самого себя – не самая большая проблема в инженерном решении быть или не быть людям вместе. В опере Бизе мы редко замечаем, что оба главных героя предпринимают одинаково немыслимые попытки переступить через свои убеждения ради спасения самих себя от самих же себя.
Главный смысл оперы «Кармен», как я его увидел в постановке Эйра, не в том, что зона психологического комфорта и программа самореализации Хосе не удовлетворяет Кармен, а в том, что «ego», подлинное «я» героев – их не отпускает. Эта невозможность полного самозабвения, самоотречения даже не ради другого человека, а ради абсолютной свободы – свободы, прежде всего, от самого себя – глубочайший философский смысл этой оперы – оперы, которую помнят наизусть чуть ли не с детства, – оперы, которую по-настоящему не знает никто.
Александр Курмачев