Редко звучащие на российской сцене французские партитуры XIX века – Requiem Камиля Сен-Санса и Симфония ре-минор Сезара Франка, прозвучали в Концертном зале Чайковского в именном филармоническом абонементе Российского национального оркестра (N 14).
Дирижер Михаил Плетнев.
Оркестр, отмечающий в этом сезоне свое 25-летие, предстал в оригинальной и драматургически стройной программе, составленной Михаилом Плетневым из сочинений, созданных во Франции в одно и то же время (в 1878 и 1877 годах). И хотя по жанру эти партитуры – Реквием Сен-Санса, католическая месса по усопшему, и романтически-взволнованная Симфония Франка с оптимистичным ликующим финалом – находятся на разных полюсах, обе прозвучали в интерпретации Плетнева как части общего музыкального целого.
Интонация, заданная Плетневым в первой части Requiem – Kyrie (Господи) в репликах тромбонов и надрывном отклике струнных – вопрошающая, мучительная, повисающая в тишине, не растворилась и в ликующем финале франковской Симфонии.
Сближал столь разные партитуры патетический строй плетневской интерпретации, артикулировавший каждый оркестровый звук, инструментальную группу, подъемы крещендо, жесткие обрывы пауз. Учитывались и дополнительные возможности выразительности.
В Dies irae (День гнева), второй части Requiem, Плетнев разместил тромбоны на боковом балконе, и “зов” их эффектно вливался в мощную звуковую картину “судного дня” – с участием хора (Хор Академии хорового искусства им. В. С. Попова), органа и квартета солистов.
Надо заметить, что голоса певцов очень гибко вливались в тон плетневской интерпретации Requiem: это и пронзительно звучащее сопрано Анна Крайникова, и филигранная по динамике и точности звука меццо-сопрано Ксения Вязникова, и тенор Игорь Морозов, впечатляюще солировавший в Rex tremendae (Царь устрашающего величия) под взволнованный пульс оркестра, и благородно звучавший бас Максим Кузьмин-Караваев.
В Симфонии Франка тон внутренней патетики плетневской интерпретации сохранился. Тот же медленно разворачивающийся мрак в Lento, открывающего, как пролог, симфонию: низкие струнные тембры (контрабасы и виолончели), деревянные, из которых постепенно формировался огромный звуковой массив – густой, плотный, находящийся в постоянном, нарастающим изнутри движении. Контрастным эпизодом в этом тревожном звуковом полотне было меланхоличное соло английского рожка во второй части – почти романс (на мотив бретонской песни).
Но в финале вместо привычного бодрого ликования Плетнев повел оркестровую звучность к напряженному фортиссимо, внутри которого все темы зазвучали с предельным драматизмом, а переливы арф вдруг вернули к настроениям Requiem. Парадоксально, но именно такими средствами Плетнев мастерски воплотил величественный победительный апофеоз одной из лучших французских симфоний.
Ирина Муравьева, “Российская газета”