Если кто-то считает, что документальное кино – искусство, то фильм «Большой Вавилон» способен развеять это убеждение.
Единственным художественным приемом, которым авторы пользуются обильно, наивно и назойливо, является тревожная закадровая музыка, какая была бы более уместна в фильме про Чернобыль или Фукусиму.
Однако сезон 2013/14 г. в Большом театре, в течение которого был снят фильм, действительно оказался не из веселых: именно тогда был облит кислотой руководитель балета Большого Сергей Филин, а сам театр стал много чаще упоминаться в криминальных новостях, нежели в разделах СМИ, посвященных культуре.
Одно время казалось, что былая слава Большого навеки посрамлена и погублена, раз внутренние интриги способны привести к такому чудовищному преступлению. Но нет – «корабль», как говорит в фильме танцовщик и педагог с полувековым стажем Борис Акимов, продолжает плыть, балетная труппа остается лучшей в мире «даже сейчас», как настаивает Роман Абрамов (чья необходимая профессия обозначена в титрах как ballet devotee (приверженец балета)), а Большой театр остается, как уверен член его попечительского совета Александр Будберг, одним из двух важнейших брендов России – наряду с автоматом Калашникова.
Привлеченные скандальным сюжетом британские кинематографисты получили у нового генерального директора Урина разрешение на съемки безо всяких ограничений и отсняли сотни часов материала, из которого втиснули самое яркое и необходимое в полтора часа. Впечатление, однако, складывается обратное – словно авторы с трудом натянули хронометраж.
Смотреть фильм тяжело: он лишен ритма, драматургии, кульминации или хотя бы накопления смысла к финальным титрам. Кадры, где запечатлено руководство, ничем не отличаются от обычных телерепортажей с собраний и пресс-конференций. Балетных сцен минимум – но это оправданно: фильм не про искусство, а про жизнь людей балета.
Что же касается показа этой самой жизни, то едва ли можно назвать оригинальным монтаж, где в одном кадре она «легкой ножкой ножку бьет», а в следующем, обессиленная, тяжко дышит за кулисами. И дежурно забавными выглядят балетные в костюмах на лестничных клетках.
У фильма другие сильные стороны. Ключевая фигура среди авторов – продюсер и один из режиссеров Марк Франкетти, корреспондент The Sunday Times, военный корреспондент, работавший в Чечне и на Украине. Его козырь – журналистская беспристрастность и объективность. У него нет никакой идеи, это не Майкл Мур. Он выслушивает людей, сопоставляет факты и воздерживается от выводов. Марк Франкетти владеет пятью языками, в том числе свободно говорит по-русски.
В «Большом Вавилоне» он не теряется. Однако в фильме его голоса, как и иного диктора, мы не слышим. Вся речевая часть фильма – это реплики героев, неловко вырезанные из их монологов и с удручающей последовательностью склеенные через паузу.
Никто из героев не оратор, балерина умеет танцевать, генеральный директор – руководить, а попечитель – амортизировать давление властей на руководство, но почему они почти все так коряво говорят, употребляя вместо нужных слов неуместные, спотыкаясь в падежах и склонениях?
Пожалуй, журналистское кино Франкетти дает ответ на этот вопрос. Они не уверены в себе – в своих словах, мыслях и поступках. В фильм тут и там вклеены кадры советского Большого, черно-белые триумфы прежних лет. Тогда стесняться пафоса было не принято. Сегодняшняя балерина в лучшем случае, стесняясь, говорит, что для нее и ее коллег Большой театр – «достаточно святое место».
Сын другой балерины, в то время как его мама на сцене исполняет фуэте, глядит не на сцену, а в новенький, подаренный мамой айфон. Сергей Филин на общем собрании предлагает заменить упражнения на тренажерах пилатесом, труппа поднимает его на смех, а генеральный директор прилюдно затыкает рот – такова самая удачная сцена фильма, которой мог бы гордиться любой документалист.
Москва в фильме показана как мрачный, исхлестанный метелью город, по которому носятся машины скорой помощи и ходят отряды омоновцев. Единственное, что в ней есть прекрасного – это Большой театр, над фасадом которого парит Аполлон со своей колесницей, а внутри разливаются мелодии Минкуса и Чайковского. Сколько ни приводи в Большой современных режиссеров, его бренд все равно будет ассоциироваться с образом классического балета.
Вечерний спектакль объединяет всех – на одну сцену выходят сторонники разных партий и группировок, в каких бы склочных отношениях они ни находились. Красота и работа спасают людей от рефлексии, к которой они совершенно не способны.
Петр Поспелов, “Ведомости“