В “Геликон-опере” поставили “Семь смертных грехов” Курта Вайля.
Спектакль на музыку Курта Вайля “Семь смертных грехов” поставил в зале Шаховской “Геликон-оперы” режиссер Илья Ильин.
Художник-постановщик спектакля – Ростислав Протасов. Музыкальный руководитель и дирижер – Валерий Кирьянов.
Музыка Курта Вайля, ставшая не только частью радикальной эстетики социального театра Бертольда Брехта, но и сама открывшая новую стилистическую опцию для сцены ХХ века – синтез народного мелоса, экспрессионизма, мюзикла, ревю, эксцентрики, джазовой и шансонной традиции, крайне редко ставится в России.
Между тем в Европе и Америке Вайля не только ставят, но и создают новые аранжировки его музыки, как это сделал, например, два года назад Зальцбургский фестиваль, заказавший новую оркестровую версию “Трехгрошовой оперы” (“Мэкки-нож”) британцу Мартину Лоу.
Сам факт постановки “Семи смертных грехов” Вайля в Москве входит в разряд музыкальных событий.
Спектакль Ильи Ильина, с одной стороны, вернул в московскую афишу название, отсутствовавшее в ней 36 лет – со времен премьеры в Камерном театре Покровского (к слову, в 2009 году Чеховский театральный фестиваль показал спектакль Пины Бауш), с другой – представил партитуру в обновленном сценическом формате: не “балет с пением”, как задумано Вайлем и канонизировано мировой премьерой в постановке Джорджа Баланчина, а монооперу с пластической партией.
Героиня монооперы – Анна, чья история начинается не с “Грехов”, а с пролога – случайной встречи в кафе давно расставшихся любовников. Мужчина и женщина, ведущие страстный и безнадежный дуэт на трех языках зонгов Вайля.
Здесь Ксения Вязникова (Анна) появляется в шикарной парче, в шляпе с перьями, начиная диалог зонгом Berlin im Licht. Партнер ее – Михаил Давыдов, с которым в прошлом сезоне они уже делали программу из песен Вайля, Леграна, Гарделя в сопровождении ансамбля Siestango Quartet.
И уже в прологе Ксения Вязникова натягивает нить жесткого экспрессионизма, демонстрируя свой огромный артистический и вокальный диапазон, эффектно используя динамические и регистровые контрасты музыки Вайля.
Ее брошенная Анна, оставшаяся в экзистенциальной пустоте черного пространства сцены со светящимся контуром проема в невидимый мир – прошлого или будущего, чувственного или подсознательного, кричит в пространство: Meine Schwester! (Моя сестра!), вызывая из памяти саму себя – ту Анну, которой она когда-то была и которая прошла по кругам всех грехов и соблазнов жизни и осталась теперь совершенно опустошенной.
“Сестра” (Ксения Лисанская) становится ее пластическим двойником, иллюстрирующим действо, “Смертных грехов”, ремарки к которому Анна пишет на стене мелом. И надписи эти – не о грехах, а о главном зле мира – Geld (деньги). Добывать их отправила Анну ее семья – гротескный квартет отца, двух братьев и колоритной мамаши с суповой ложкой в руках (Дмитрий Овчинников), хором выкрикивавшие абсурдно-комические фразы брехтовского текста.
Анна Вязниковой тихо увещевает, исступленно взрывается, глядя на своего двойника, на себя “прежнюю”, метавшуюся перед ней по сцене. Мелом неслись по стене слова – не “гордыня”, “блуд” или “лень”, а жизнь Анны – “начало”, “неопытность”, “Фернандо”, то есть “любовь”. От любви она обязана отречься, потому что любовь – это не путь к вожделенным деньгам.
В финале своего страстного повествования Анна Вязниковой кричит на пределе экспрессии своей прежней Анне – “откажись от радостей!”, “победи себя!”, затворяясь с ней за дверями черного дома-склепа, загадочно светящегося электрическим крестом.
Гимн этой невеселой победе над живым человеческим существом, над его ошибками и грехами, разливается тоталитарным “маршем” оркестрового тутти (Валерий Кирьянов).
И меньше всего в этом спектакле нравоучительности и “дидактики” самих грехов. Здесь вопрос – о сути жизни.
Ирина Муравьева, “Российская газета”