На историческую сцену Большого театра России после 14-летнего перерыва вернулась одна из самых любимых слушателями опера Джузеппе Верди «Бал-маскарад».
До этого она трижды ставилась на сцене Большого театра: в 1880 году (прошла три раза), в 1891 году (прошла 12 раз) и в 1979 году (премьера 26 декабря, прошла 108 раз. Последнее представление – 28 декабря 2004 года).
Дирижёром постановки 1979 года был Альгис Жюрайтис, режиссёром – Семен Штейн, автором роскошной сценографии Николай Бенуа. На премьере пели истинные звёзды Большого театра Зураб Соткилава (Ричард), Тамара Милашкина (Амелия), Юрий Мазурок (Ренато), Елена Образцова (Ульрика), Ирина Журина (Оскар).
В последствии за 25 лет своего существования постановки на сцене Большого в ней в ряду других пели: Бадри Майсурдзе (Ричард), Сергей Мурзаев (Ренато), Маквала Касрашвили и Нина Раутио (Амелия), Ирина Архипова и Тамара Синявская (Ульрика)
Новая постановка осуществлена итальянской командой: дирижёр-постановщик Джакомо Сагрипанти, режиссёр-постановщик и сценограф Давиде Ливерморе, художник по костюмам Марианна Фракассо, художник по свету Антонио Кастро. Действие оперы, как это модно сейчас, перенесено в США середины ХХ века.
Это тот редкий случай, когда такой перенос не раздражает ибо он сам кроется в истории создания и первой постановки «Бала-маскарада». Верди писал оперу для театра Сан-Карло в Неаполе на либретто сочиненное Антонио Сомма по пьесе Эжена Скриба об убийстве шведского короля Густава III. Но незадолго до премьеры состоялось покушение на императора Наполеона III и итальянская цензура запретила показывать на сцене убийство коронованных особ.
Было несколько вариантов переноса действия и социального статуса главного героя то к древним кельтам, то в Померанию, то на весьма условный Кавказ, но остановились на губернаторе новосветского Бостона. Либретист А. Сомма в знак протеста снял своё имя с афиши.
Режиссёр Давиде Ливерморе, являясь одновременно сценографом, подчеркнул место действия периодически проецируя американский флаг и портрет условного президента. Главная же идея постановки заложена в её кинофиципровании в стиле нуар и саспенса модного в 50-е годы ХХ века Хичкока. Этому подчинена и черно-серая гамма всей постановки. А символами Хичкока стали периодически проекции летающих черных птиц из его фильма «Птицы».
Маски с черными клювами надеты и на гостей бала-маскарада в третьем действии, в котором Ренато убивает своего ближайшего друга Ричарда. С другой стороны эти маски похожи на маски венецианского карнавала, подчеркивая внешнюю карнавальность действия. В отличие от фильмов Хичкока, в которых атмосфера страха возникает с самого начала его фильмов, здесь страха нет вообще, а все происходящее воспринимается не иначе, как эстрадное шоу.
Центральным предметом сценографии является вращающийся серый куб здания с колоннами, занимающий большинство и площади, и объема сцены. Создается впечатление, что режиссер Ливерморе не знает, каким образом заполнить немалое пространство сцены Большого театра и с помощью сценографа Ливерморе решает этот вопрос просто – загромождает это пространство.
Наиболее эффектной смотрится сценография второй картины первого действия, в которой Ричард и его окружение отправляются на сеанс к гадалке Ульрике. Здесь она проводит свои сеансы предсказаний не на окраине или даже за городом, как это было раньше, а в богато украшенном салоне, почему-то в его орнаменте просматриваться китайский стиль. Да и сама Ульрика благодаря гриму чертами своего лица чем-то походит на китаянку. Почему – непонятно. А еще во внешнем рисунке роли Ульрика навевает в памяти образ экстрасенса Джуны Давиташвили.
В сцене, в которой Амелия должна нарвать волшебной травы забвения, она поет о заброшенном поле, на котором казнят преступников, а в это время волею режиссёра она оказывается на какой-то свалке. И опять текстом нас пугают, а нам не страшно.
С точки зрения режиссуры новая постановка «Бала-маскарада» в Большом театре далеко не шедевр, но спасибо, что не раздражает.
Музыкальную сторону постановки нельзя оценить однозначно. Я слышал оба состава. Общее впечатление, что подбор исполнителей был случаен и пригласили тех, кто оказался или под рукой, или свободен. Ансамбля как такового не было. Как и не было оправданной ситуацией режиссёрской разводки. Солисты стояли на авансцене лицом к оркестру, чтобы лучше видеть дирижёра
22 апреля 2018 выступал первый состав. В нём партию Ричарда исполнял типичный сладкоголосый итальянский тенор Джорджо Берруджи. Он должен быть очень хорошим исполнителем партий предназначенных для лирического тенора в репертуаре бельканто, но для партии Риккардо его голосу очень не хватало драматической компоненты.
Ещё более неудачным стало выступление в центральной женской роли Амелии украинской сопрано Оксаны Дыки. Всю свою партию она исполнила резким, скрипучим тембром, иногда даже взвизгивая на открытых верхах. Её голос малоподвижен, тремолирует и имеет проблемы с переходами в регистрах. Да и интонирует Дыка не всегда чисто. Правды ради, нужно сказать, что она попала в эту постановку по замене за полмесяца до премьеры.
Другая экстренная замена оказалась куда как более удачной – заболевшего за несколько дней до премьеры замечательного баритона Игоря Головатенко в партии Ренато заменил Максим Аниськин и заменил весьма успешно. У него подвижный голос красивого матового тембра. Аниськин чисто интонирует. Несмотря на стремительность замены, Аниськин хорош был и драматически, особенно в сцене объяснения с Амелией. Можно надеяться, что в труппе Большого театра проявился еще один хороший молодой баритон.
Очень артистичной и ярко темпераментной показала себя в роли Ульрики Надя Крастева. У неё голос красив и тембрально богат в верхнем и среднем диапазонах, а нижний производит впечатление какой-то синтетичности и натужности – такое ощущение, что нижний диапазон пришит к середине грубым стежком через край.
Самым ярким вокальным явлением премьеры стало замечательно исполнение партии пажа Оскара Ниной Минасян – выпускницей Молодёжной оперной программы Большого театра (художественный руководитель программы профессор Дмитрий Вдовин).
Очень удачно исполнили партии второго плана солисты Большого театра: бас Николай Казанский (Сильвано) и тенор Марат Гали (Судья).
Второй состав я слушал 24 мая на последнем спектакле первой каденции. Исполнитель партии Ричарда Олег Долгов по характеру своего голоса как раз более подходит к парии Ричарда нежели Берруджи. Он оказался интереснее, чем Берруджи. Ему бы немного убавить громкости и прибавить мягкости итальянской кантилены и всё было бы совсем хорошо.
Анна Нечаева в роли Амелии была и вокально, и драматически гораздо интереснее О. Дыки. Красивый голос Нечаевой без проблем и форсирования прорезал оркестр и был хорошо слышен в зале. Убедителен был и драматургический рисунок её роли.
Во втором составе партию Ренато исполнил болгарский баритон Владимир Стоянов. Местами он не всегда чисто интонировал. При быстрых темпах не поспевал за оркестром.
Партию гадалки Ульрики в этот вечер исполнила Сильвия Бельтрами. У неё довольно-таки полнозвучный голос красивого тембра с неплохими низами. Но он обладает одним серьезным дефектом – заметно качается, Дамиана Мицци в партии Оскара заметно уступила Нине Миносян из первого состава.
Как и во всех постановках последнего времени меньше всего претензий к хору Большого театра (главный хормейстер – Валерий Борисов). Можно надеяться, что некоторые расхождения с оркестром, обычные для премьерных спектаклей, будут устранены без особого труда.
Из всего сказанного можно сделать важный вывод: в составе оперной труппы Большого театра вполне можно было найти два полных состава отечественных солистов, ни чём не уступающих, а подчас и превосходящих приглашенных.
У меня больше всего претензий к дирижёру-постановщику этого спектакля Джакомо Сагрипанти. Под его руководством оркестр играет вполне чисто, точно отвечает жесту дирижёра, но музыка не искрится и не сверкает – что свойственно вердиевским партитурам, а производит какое-то тусклое впечатление. Скорее всего, такое впечатление происходит по причине нарочито равномерного тактирования.
В памяти невольно возникают кадры из фильма Федерико Феллини «Репетиция оркестра», в которых оркестранты водружают на место дирижёрского пульта огромный метроном. Такое равномерное тактирование убивает музыку, лишая её живого дыхания, и распространяя вокруг себя серое облако скуки обволакивающее зрителей. Оркестр звучит без избыточной громкости, благодаря чему слышно певцов, но теряется драматизм музыки.
Тем не менее, несмотря на высказанные замечания, эта постановка имеет шансы удержаться в репертуаре Большого театра. Постепенно в нее войдут постоянные солисты из труппы театра, сменится дирижер, сложится ансамбль и получится не то, чтобы блестящий, но вполне добротный репертуарный спектакль.
Владимир Ойвин