Уму непостижимо, как удается председателю и художественному руководителю фестиваля Степану Ростомяну и менеджеру Соне Ованесян заполучить не только выдающихся солистов, таких как Юрий Башмет, Миша Майский, Алексей Любимов, Борис Березовский, Давид Герингас, Юлиан Рахлин, но и целые коллективы, доказывая, что и в наше, далеко не музыкальное время возможны подобные праздники духа. Нашим слушателям памятны их фестивали, посвященные Кшиштофу Пендерецкому, Родиону Щедрину, Гии Канчели, встречи с японским квартетом “Токио”, артистами камерного оркестра “Кремерата-Балтика” под управлением Гидона Кремера. Незабываемы концерты интернационального оркестра Международного фестиваля земли Шлезвиг-Гольштейн под руководством крупнейшего маэстро Кристофа Эшенбаха, симфонического оркестра Мариинского театра и его блистательного художественного руководителя Валерия Гергиева, Королевского филармонического оркестра из Лондона… И вот, наконец, королевский оркестр Concertgebouw…
Ажиотаж меломанов не был случайным – знаменитый коллектив из Амстердама выступал в Армении впервые. Интерес подогревался и личностью корифея дирижерского искусства Лорина Маазеля, который, несмотря на преклонный возраст (ему за 80), продолжает активную творческую деятельность, поражая слушателей всего мира силой и неувядаемостью своего таланта.
Из истории музыкального искусства мы знаем удивительные примеры творческого долголетия крупнейших мастеров – Игоря Стравинского, Артура Рубинштейна, Пабла Казальса, Владимира Горовица, сохранивших и в преклонном возрасте творческую форму и редкое артистическое обаяние. В этом ряду и маэстро Лорин Маазель. Несравненный мастер дирижерского искусства, он уже давно стал живой легендой для меломанов всего мира.
О редкостных качествах Маазеля-художника написано немало. Поражают, с одной стороны, высочайшая культура, могучий интеллект, неукротимая воля, сильный, собранный темперамент, тонкий вкус, а с другой – феноменальная работоспособность. Им сделано более 350 записей, среди которых все симфонии Бетховена, Малера, Рахманинова, Чайковского, а также большинство опер Пуччини, “Фиделио” Бетховена, оперы Равеля и других авторов. Как отмечают исследователи творчества дирижера, его исполнение сочетает в себе экспрессивность и философскую глубину, отличается свободой дирижерской техники, разнообразием и рельефностью динамики, отточенным чувством формы, в чем в полной мере убедилась и публика, собравшаяся в Большом зале филармонии.
…Высокого роста, с мягким, проникновенным взглядом, исполненным какой-то волнующей силы, Маазель легко выходит на сцену, приветливо раскланивается, обращается к оркестру, обводит музыкантов взглядом – ласково, поощрительно, взволнованно. Концерт начался с исполнения “Рапсодии” Питера Анроя. И вот перед нами замечательный союз дирижера и оркестра. С первых же звуков коллектив захватывает своей ансамблевостью, совершенством всех групп инструментов, что редко наблюдается в других, даже в самых знаменитых оркестрах. Это особенно удивительно при условии, что на сцене почти сплошь молодые лица. И струнный, и медный составы звучат ровно, мягко, а в мощных кульминациях нет и в помине резкости или надсадности. С таким оркестром, мгновенно реагирующим на каждый дирижерский посыл, можно позволить себе колористическую изысканность, которую продемонстрировал маэстро. Поразительно то, с какой свободой и чуткостью откликается замечательный коллектив на многочисленные нюансы, на которые артистично и в то же время неукоснительно указывает Маазель.
А потом – совершенно иной звуковой мир – сюита из балета “Ромео и Джульетта” Сергея Прокофьева. Безупречный вкус дирижера проявился в организующей воле, которая так сильно подчеркивала его огненный темперамент.
Но подлинного триумфа достигли дирижер и оркестр во втором отделении, целиком предоставленном Четвертой симфонии Чайковского. Казалось, весь свой недюжинный опыт и мастерство вложил Лорин Маазель в исполнение замечательной симфонии, раскрыв ее образное богатство, мелодические краски, философскую глубину и драматическую контрастность музыки. Работая, Маазель горел, творил музыку словно впервые. Его взгляд посылал музыкантам предупреждения, благодарные просьбы, властные руки словно лепили симфонию, “выжимали” элегическую тему. Это было замечательно! А вдохновенное пение струнной группы оркестра было именно такого качества и художественного уровня, какие и требуются для передачи неисчерпаемого духовного богатства этой симфонии, ее беспокойства и смятения, ее упоения прекрасной мечтой о “земле обетованной”. Вся симфония прозвучала на одном дыхании, во всем гигантском масштабе замысла композитора.
Сопереживание музыке было так велико, что душа словно входила в некий магический круг, отождествляя себя с лирическим героем, живя его восторгами и страданиями, умирая вместе с ним. Каждая новая эмоциональная волна шире предыдущей, каждая начинается с вершины – и чем стремительнее спад, тем труднее и дольше восхождение. И вот финал, с его непреодолимой раздвоенностью, столкновением душевных сил внутри личности, ее вечное балансирование между жизнью и смертью.
Артистизм маэстро проявился во всем и даже в выборе на бис финала симфонии, в способе, которым он, преодолевая упорное “сопротивление” восторженного зала, желавшего продолжения музыки, дал знак к окончанию концерта. Он увел за собой концертмейстера, вслед им потянулись к выходу и остальные артисты. Не хотелось уходить с этого пространства, где только что отзвучала музыка Чайковского в этой волшебной интерпретации.
Сейчас много говорят о человеческой разобщенности, об утилитарном отношении к жизни, о дефиците духовности. Концерты, подобные этому, сегодня обретают спасительный смысл, поскольку дают людям возможность сохранить свою душу, ее способность к состраданию. Посещение таких концертов становится общественным событием, которое просто нельзя пропустить. Именно они оставляют свой неизгладимый след.
Наталия ГОМЦЯН, “Голос Армении”