Юная звезда Яна Дьякова о своем успехе на конкурсе оперного пения телеканала «Культура».
В 10 лет Яна Дьякова уже гастролировала по Японии при поддержке благотворительного фонда Владимира Спивакова.
В 18 лет завоевала первое место на международном исполнительском конкурсе в Нью-Йорке и взяла Гран-при московского фестиваля «Серебряный голос».
В это же время она познакомилась с Еленой Образцовой, прошла мастер-классы у Ларисы Гергиевой, Юлии Лежневой и французской оперной дивы Натали Дессе.
Сейчас ей 21, и она борется за звание лучшего оперного голоса страны в проекте «Большая опера» телеканала «Культура».
Уже победа
– Как вы решились отправить заявку на проект «Большая опера»?
– Я поклонница этой программы, но, честно говоря, даже никогда бы не подумала, что попаду в такой грандиозный проект. В основном там участвуют профессиональны, у которых за плечами огромное количество спетых партий, и для них «Большая опера» просто еще одна ступень.
Мне все вокруг говорили: «Подай заявку, что ты от этого потеряешь?» И я послушалась.
Отправила резюме и свои видеозаписи, особенно ни на что не надеясь, поскольку я еще только студентка третьего курса Самарского института культуры.
К моему удивлению, мне перезвонили и пригласили на кастинг в Геликон-опере. Для меня уже это было победой, ведь я знала, что где-то из тысячи заявок отбирают только около тридцати.
– Как прошла первая встреча с судьями? Вы были уверены, что пройдете в проект?
– Я думала, что просто съезжу, познакомлюсь с новыми людьми, меня услышат профессионалы. Тем более в этом году очень интересный состав жюри – представители четырех ведущих оперных театров Москвы – Большого театра, Геликон-оперы, театра имени К. С. Станиславского и В. Немировича-Данченко и Новой оперы.
Кастинг был действительно напряженный. Приехав на него, я выяснила, что я там самая молодая участница и единственная студентка, а мои конкуренты – артисты театров.
Я поняла, что просто хочу услышать мнения экспертов, особо ни на что не надеясь. Меня попросили спеть Россини, арию Анжелины из оперы «Золушка». К моему удивлению, жюри осталось довольно. Дмитрий Александрович Бертман попросил меня во время самого пения еще и станцевать.
А также ставил небольшие актерские задачи во время исполнения колоратур: спеть как будто бы мне щекотно, как будто бы я боюсь или шепотом что-то рассказываю. Мне это понравилось, и я в это дело включилась.
Мы от души потом посмеялись. Я не верила, что буду в проекте. Когда же мне позвонили и сказали: «Мы вас вызываем, вы нам понравились», долго не могла прийти в себя.
Игра на выбывание
– Какие были впечатления от первого появления на программе?
– Первый выпуск был посвящен произведениям, которые ни разу не исполнялись на проекте. Я спела барочную арию Арбаче из оперы Риккардо Броски «Артаксеркс». Это достаточно редкая ария и технически очень сложная. Она вся сосредоточена на колоратурах.
Очень виртуозное произведение и одно из моих самых любимых. Вместе с режиссером Кириллом Сбитневым мы придумали перформанс: прямо во время выступления статисты раскрашивали краской мой костюм – рисовали синие волны.
Символично, так как в произведении говорилось о корабле в бушующем море. А исполнение колоратур – было реакцией на прикосновение кисти. Жюри осталось довольно моим выступлением, и я получала максимальное количество баллов.
– С каждым следующим этапом сложнее или проще?
– Сложнее, потому что ответственность увеличивается. Нам приходится показывать себя в разных жанрах и амплуа. Репертуар должен быть обширным, начиная с итальянской, французской, русской оперы.
На проекте я практически впервые исполняла дуэты. Случилось так, что на первых программах я еще и заболела, скорее всего подхватила вирус, так как один из участников был болен. Я осипла, сильно болело горло.
Ко мне вызвали врача-фониатра из Большого театра. Она долго «колдовала» надо мной… спасибо ей большое. Каватину Пажа Урбана из оперы Джакомо Мейербера я пела с температурой 38.
Было страшно попасть на такой проект и сразу вылететь. Это игра на выбывание, и здесь никого не волнует, болеешь ты или нет. Но мне повезло, никто даже не заметил, что я была нездорова.
Редкий для России голос
– На проекте вы исполняете произведения как на русском, так и на европейских языках. С какими произведениями вам работать проще?
– Русским людям проще петь русский репертуар. Мы его совсем по-другому чувствуем. Я пела песню половецкой девушки из оперы Бородина «Князь Игорь». Произведение достаточно ровное, но в этом и его сложность, потому что нужно показать эмоциональное развитие образа.
Это парадокс, но чем проще произведение, тем его сложнее исполнять. У нас своя русская школа и своя русская музыка – она отличается от европейской.
Но мне все-таки ближе западный репертуар, потому что я обладаю достаточно редким для России голосом – высоким меццо-сопрано. Для него специально пишутся западные партии – образы мальчиков-травести, таких, как я пела, например, во втором выпуске «Большой оперы».
Русская музыка все-таки рассчитана на крепкое меццо-сопрано – все такое мясистое, драматическое. У меня совершенно другой голос, он легкий. И если я сейчас начну утяжелять его, то к 30 годам просто не смогу петь, потому что нельзя идти против природы.
– Что вам больше всего нравится исполнять?
– Мой любимый композитор – Россини. Я пою много барочной музыки. Еще очень люблю исполнять романсы, часто пою камерную музыку. Я эмоциональна и все это переживаю, сама очень люблю какой-то всплеск эмоций.
Но в западной музыке – колоратурной, какой-то техничной, не покажешь тот спектр эмоций, на который способен человек. А романс – это уже совершенно другой уровень. Когда душа поет и раскрывается, происходит разрядка. Я люблю петь романсы и даже, бывает, довожу себя до слез.
– Почему вы решили заняться музыкой?
– Если бы не моя мама, я, может, и не занялась бы этим делом. У меня были успехи и в хореографии, но музыка – это моя судьба. Мама меня всегда поддерживала. Она полностью посвятила себя своим детям и всегда говорила – мы добьемся, ты станешь певицей. Можно даже сказать, что петь я начала раньше, чем говорить.
Совсем маленькой я уже мычала партию Герцога из Риголетто, а в два года начала петь ее со словами. В 4 года меня отдали в вокальную студию, а в четыре с половиной я впервые участвовала в областном конкурсе «Серебряный голос», где исполнила песню «Санта Лючия», причем первый куплет пела на итальянском, а второй на русском.
Мама тогда очень сильно переживала – ребенок никогда не выходил на сцену, а тут сразу на конкурс. Но я не растерялась и стала лауреатом.
После этого решили, что вокалом нужно заниматься серьезно. В 7 лет я уже поехала на конкурс в Москву, где получила Первую премию, а в 9 – на Украину. Я пела достаточно серьезный взрослый репертуар – арию Маргариты из «Фауста», арию Снегурочки из одноименной оперы Римского-Корсакова.
Моим коронным номером был «Лунный вальс» Дунаевского. На конкурсе в Киеве меня заметил представитель благотворительного фонда Владимира Спивакова, и в 10 лет меня пригласили на гастроли в Японию.
Учителя, а не кумиры
– Вы заявили о себе с самого детства. Не было желанию уехать из Самары? В Москву, например. Почему вы выбрали Самарский институт культуры?
– Я считаю, что главное – это педагог. Я окончила 10 классов и параллельно училась два года на подготовительном курсе Института культуры у Надежды Эдуардовны Ильвес. Мне она очень нравится – она большой профессионал, и сама очень одаренная и талантливая певица. Она всегда меня поддерживает, знает, над чем мне надо работать. Я от нее никуда не уйду, она мой любимый педагог.
– Кто еще оказал влияние на вас? Есть какие-то кумиры или ориентиры?
– Если говорить о певцах, то мне очень нравилась Елена Васильевна Образцова. В какой-то степени я, может, даже хочу быть похожей на нее. Это великолепнейшая певица и артистка. Я очень рада, что мне посчастливилось с ней познакомиться. Мы занимались с ней на мастер-классах.
Помимо оперных арий, Образцова потрясающе пела испанскую музыку, и даже учредила конкурс в честь своей подруги Кончиты Бадиа, на который меня допустила, хотя мне было тогда 18, а участвовать можно было с 20 лет. Елена Васильевна была лучшей Кармен ХХ века. В ней было столько страсти, столько эмоций. Она всегда была очень простой в общении, с прекрасным чувством юмора. До нашего знакомства я по-другому ее представляла.
Мне казалось, что дивы – это дивы, а она говорила, что дивы – это дуры. Я очень сильно переживала, когда Елены Васильевны не стало, ведь воспринимала ее как близкого человека. В некотором роде она была моим кумиром, хотя я не люблю на кого-то ориентироваться.
Я – это я, у меня своя судьба, не похожая ни на какую другую. У меня простая семья и мне никогда просто так ничего не давалось, я всю жизнь борюсь за свое счастье. Я понимаю, что ничего нельзя предугадать, поэтому не люблю строить планы, ведь они имеют свойство рушиться.
Ксения Гаранина, “Волжская коммуна”