Ньюсмейкером минувшего филармонического лета в Москве стал Василий Петренко – вначале в связи с перетасовкой ангажементов в Великобритании, а затем благодаря финальному концерту летнего абонемента «Истории с оркестром».
Оба события привлекли внимание авторитетной критики, заново открывшей для себя молодого, энергичного дирижера, чьи творческие амбиции давно в фокусе интересов европейской публики и воспринимаются ей с не меньшим энтузиазмом, чем проекты Владимира Юровского в российской столице.
Василий Петренко не имеет привычки оглядываться на коллег. Он берется за то, во что искренне верит, не робеет при мысли о череде гастролей в разных частях света и обладает бесценной способностью представлять в первозданном блеске хорошо знакомые партитуры.
С августа 2021 года он займет позицию художественного руководителя Королевского филармонического оркестра (RPO).
О том, как будет выстраиваться взаимодействие с новым коллективом, а также о перспективах, касающихся Госоркестра России имени Е. Ф. Светланова, Василий Петренко любезно согласился рассказать Юлии Чечиковой.
— 6 сентября состоится открытие нового сезона Московской филармонии. Этот день совпадает с 90-летием со дня рождения Евгения Светланова. В концерте прозвучит, в том числе, рапсодия №1 «Картины Испании», написанная Светлановым в 1955 году.
— Составляя программу этого концерта, я изучил пять или шесть его сочинений продолжительностью до двадцати минут. Испанская пьеса мне показалась самой яркой. Там действительно присутствует южный колорит, задействованы соответствующие инструменты, и это в чем-то напоминает по инструментовке де Фалью, Альбениса, Гранадоса.
https://www.classicalmusicnews.ru/interview/dirizher-vasilii-petrenko-francuzskuju-muzyku-igrat-polezno-vsem-a-rossiiskim-orkestram-osobenno/
— Перед нашей беседой я заглянула в книжку «Неожиданный Светланов», и мне попались слова его жены о том, что Евгений Федорович всегда тяготел к музыке эмоциональной – в этом была его стихия. Рациональные исследования он считал не совместимыми с эмоциональными потрясениями.
Здесь он был солидарен с Леонардом Бернстайном, чей юбилей начали отмечать во всем мире еще в прошлом сезоне. Оба являлись представителями той категории музыкантов, которой удавалось сочетать дирижерскую профессию с композиторской.
— Их эмоциональность – не однородна и проистекает из разницы менталитетов, как мне кажется. Они жили в разных государствах, то есть фактически в разных мирах. Бернстайн – классический пример американского композитора. Ему было важно покрасоваться перед публикой, прибегая к элементам шоу, несмотря на то, что сам по себе Бернстайн – фигура, склонная к философскому подходу, в том числе за дирижерским пультом (записи симфоний Малера наиболее ярко демонстрируют глубину его миропонимания).
У Светланова, творившего в эпоху соцреализма, эмоциональное «зерно» все-таки не настолько на поверхности, как у Бернстайна.
— Светланова – по воспоминаниям близких людей – периодически охватывала вспыльчивость, что очень мешало работе – каждый огрех он воспринимал трагически.
— Времена были другие. Евгений Федорович мог себе позволить долго репетировать и оттачивать пьесу до такого автоматизма, что малейший сбой на концерте действительно вызывал у него большие переживания. А сейчас темп жизни ускорился, и мы издалека смотрим на 60–70-е и даже 80-е годы советской России, когда дирижеру было разрешено размеренно, шаг за шагом подходить к публичному исполнению.
Теперь же репетиционный процесс нужно выстраивать компактно и быстрее выходить из эмоционального состояния для следующей музыки. Жизнь стала строиться значительно меньшими отрезками, чем тридцать, сорок лет назад…
— В сентябре вместе с ГАСО вы вернетесь в музей-заповедник Чайковского в Клину и привезете изысканную программу с итальянским акцентом. В ее основе – шубертовская увертюра в итальянском стиле и Четвертая симфония Мендельсона. Кстати, Светланову был свойственен такой «географический» подход в формировании своих программ. Это совпадение?
— Зал в Клину диктует свои условия – там нет возможности разместить большой оркестр, поэтому изначально мы отталкивались от камерного состава. Мне давно хотелось сыграть «Итальянскую» симфонию Мендельсона, и я очень рад, что внешние обстоятельства позволили мне взять в работу эту партитуру. К тому же любому оркестру, в особенности российскому, очень полезно играть меньшим составом, но с большим вниманием к деталям.
— Судя по афише, Клином и Москвой не исчерпываются ваши осенние встречи с ГАСО. В октябре вы отправитесь в Великобританию и выступите в трех городах: Манчестере, Бейзингстоуке и Лондоне. Заявленная программа – Чайковский и Рахманинов – такая, которую, вероятно, ждут от русского оркестра за границей? А солист – Барри Дуглас.
— Количество популярной русской музыки необъятно широко, и, конечно, за рубежом ждут не только сочинения этих двух классиков. Кризис в экономике Европы и в том числе Великобритании все еще звучит отголосками, не позволяя идти на авантюры в формировании гастрольного репертуара.
При организации этого тура возникало множество подводных камней. К тому же ограниченные финансы многих английских городов обязуют оркестр привезти классический репертуар.
Изначально мы рассматривали варианты – Вторая симфония Рахманинова, симфонии Чайковского – с Четвертой по Шестую, популярные симфонии Шостаковича и Прокофьева – то есть хорошо известный русский репертуар, который гарантировано привлечет широкую публику.
Что касается пианиста Барри Дугласа, то я давно с ним сотрудничаю. Он прекрасно известен в России и у себя на родине. На прошлом конкурсе имени Чайковского его можно было заметить в составе жюри. Лет восемь назад мы встречались с ним в Штатах на гастролях Российского национального оркестра. Он много занимается камерной музыкой и, являясь патриотом-ирландцем, всеми силами старается поддерживать развитие культуры того края, откуда он родом.
— После продолжительного этапа в вашей карьере, связанной многолетними отношениями с Ливерпульским филармоническим оркестром, вам предстоит поменять локацию и взять под свое крыло Королевский филармонический оркестр в Лондоне. Какие насущные проблемы нужно будет решить на новом месте?
— В связи с тем, что в последние десять-пятнадцать лет политика оркестра была ориентирована в основном на получение прибыли, возник ощутимый дефицит в программах с серьезной классической музыкой. Еще до момента подписания моего контракта состоялось обсуждение нового курса коллектива.
Цель этой «перезагрузки» – вернуть Королевскому филармоническому славу ведущего оркестра Лондона, как в былые времена – в 70–80-е годы прошлого века.
Занятость в коммерческих проектах будет значительно сокращена, в гастрольном графике появятся площадки, подчеркивающие статус оркестра – Парижская, Берлинская филармонии, Консертгебау, Концертный зал Датского радио, ведущие концертные залы Соединенных Штатов Америки.
— Звучит многообещающе, но из каких источников в таком случае будут приходить те суммы, к которым привык оркестр?
— Под эгидой Королевского оркестра существует камерный «концертный» оркестр. Его репертуар – популярная классика. То, сколько он зарабатывает – это профит, частично покрывающий недостаток средств большого оркестра.
— То есть эта деятельность не будет свернута?
— Нет, но ее объемы значительно сократятся. В настоящее время еще идут переговоры с компаниями в Лондоне и частными меценатами и спонсорами, готовыми оказывать основному оркестру финансовую поддержку и покрывать его издержки.
— С Королевским оркестром у вас уже было в разное время как минимум два заметных исполнения – Вторая симфония Малера и Реквием Верди. Какие впечатления остались от этих работ? Какие выводы были сделаны?
— Два этих масштабных произведения хорошо звучат в концертных пространствах такой величины, как Альберт Холл, и оба исполнения прошли тогда с большим успехом. По своему возрастному составу оркестр очень молодой, с немалым творческим потенциалом – необходимо только его раскрыть. Изменение вектора политики связано, кстати, и с настроениями в среде оркестрантов, стремящихся к профессиональному совершенствованию.
Поэтому, в первом своем сезоне я «прописал» им три симфонии Малера с участием хора – Вторая, Третья, Восьмая; в следующем – три крупных ораториальных сочинения английских композиторов – «Сон Геронтия» Элгара, «Пир Валтасара» Уолтона, «Военный реквием» Бриттена. Помимо этого в Королевском фестивальном зале мы сыграем солидную программу из крупных классических произведений.
Хочу также отметить современный подход менеджмента оркестра к коммуникации со спонсорами, заинтересованность в привлечении новых технологий – партнерство с Google, компаниями из сегмента аудиовизуальной индустрии. Так что не исключаю, что для каких-то концертов мы пригласим специалистов из этой сферы.
Василий Петренко: “Ноты – лишь абстрактные символы. То, что за ними, – гораздо важнее”
— А что насчет композиторов в резиденции и заказа новой музыки?
— К 75-летию оркестра мы, конечно, планируем мировые премьеры. Позиция «композитор в резиденции» – не уверен, что она так уж необходима; гораздо интереснее сотрудничать с разными авторами, чем представлять сочинения только одного из них.
— В каком репертуаре у оркестра ощутимые лакуны?
— Не так много исполнялось именно английской музыки – было мало исполнений музыки Элгара, Уолтона, Делиуса, Типпетта, Холста… Даже Гайдна, которого англичане считают своим.
— Ваш первый концерт в статусе объявленного художественного руководителя состоится в предстоящем сезоне, в июне. Для него выбрана «Жизнь героя» Рихарда Штрауса, вещь полемичная, получившая начиная с самого первого исполнения изрядную дозу критики за автобиографичность – как писал Ромен Роллан – «произведение, полное героического презрения». Что вас привлекает в этом «суперколоссе»?
— «Жизнь героя» принадлежит к тому же периоду, что и «Дон Кихот». Штраус настаивал на том, что обе эти симфонические поэмы исполнялись подряд. В практику это не вошло, так как для оркестра это нешуточная нагрузка.
Но Штраус в своем стремлении рассчитывал озадачить публику, заставить ее поразмышлять – кто из героев – настоящий, а кто – вымышленный? В какой пьесе подлинный портрет мастера? Хотя Штраусу при всей его практичности нельзя отказать в ироничном взгляде на собственное величие.
— Да, но в «Жизни Героя» – все признаки сочинения, претендующего на идейную (и тональную) связь с «Героической» симфонией Бетховена.
— Штраус, как известно, был славен тем, что мог музыкальным языком описать процесс перекладывания вилки с одной стороны тарелки на другую. Но, на мой взгляд, в «Жизни героя» явственно отражена философия различных возрастов – в том числе принятие композитором собственной зрелости.
Для молодого человека, каким на момент написания этой симфонической поэмы был Штраус, это глубокое понимание бытия – осмысление того факта, что жизнь перевалила за экватор, и выявление тех задач, которые необходимо решить, чтобы в старости не жалеть о прожитых годах. Автобиографические моменты в этом произведении касаются также его отношений с его супругой Паулиной – с ней они прожили душа в душу более пятидесяти лет.
— В чем сложность работы дирижера над этим сочинением?
— Необходимо добиться одинаково высокого уровня исполнения от всех солирующих инструментов. Если хоть один из них оказывается слабее, картинка рассыпается на части. Нужно успеть проработать с оркестром все мотивы, растолковать содержание каждого фрагмента – в разработке, в батальной сцене множество персонажей, и не всегда удается их отлакировать, потому что в современном мире на одну программу дается не так много репетиций, как бы хотелось.
«Жизнь героя» – одно из тех немногих сочинений, которые за сорок-пятьдесят минут раскрывают всю последовательность главных событий в жизни – от рождения до «государственных похорон» (их символизирует партия трубы в конце, написанная Штраусом намеренно низко, чтобы звучало слегка фальшиво).
Здесь очень много мельчайших нюансов, и их важно успеть проработать за короткий репетиционный период. И Штраус, к слову, сам был из тех, кто стремился сделать за свою жизнь как можно больше.
— Еще одно произведение в этой программе – Первый фортепианный концерт Брамса. Заметила, что под знаком Брамса пройдет значительная часть сезона уже в Ливерпульском оркестре – прозвучат все четыре симфонии, а помимо этого еще и одно из семи вокально-оркестровых сочинений, самое значимое из них – «Немецкий реквием».
— Брамса невозможно ни с кем спутать, послушав даже полминуты музыки. Его язык – уникальный, и принадлежит только ему одному. На чем это зиждется? Он писал для полноценного оркестра камерную музыку, просто расширенную до большего количества инструментов. И в этом я вижу сложность для исполнителей – музыканты симфонического оркестра должны чувствовать себя так, словно играют камерным составом. Малейшее движение одного моментально должно быть подхвачено другим, что очень непросто, когда на сцене 70-80 человек.
«Немецкий реквием» я исполняю каждые два сезона, если не чаще, знаю его с раннего возраста. Брамс писал его очень сложно, много лет. Там есть момент перехода от одной части к другой, и мне каждый раз бросается в глаза то, что стоящие рядом фрагменты принадлежат к разным периодам – чувствуется, что в мировосприятии автора произошли изменения.
Вообще любой реквием для композитора – преодоление собственных темных чувств и выход в иную сферу. После обращения к траурной, заупокойной мессе многие композиторы освобождались от состояния депрессии.
— Меня всегда интересовал вопрос – почему в «Немецком реквиеме» ни разу не упомянуто имя Христа?
— А есть ли в этом необходимость? Я дирижировал много реквиемов, в том числе Джона Тавенера, чье мультирелигиозное сочинение исполняется на разных языках. Реквием – поминальный обряд, и он не всегда должен быть привязан к христианству.
— Вы как-то сказали, что за сезон вам удается осуществить 15-20 премьер произведений современных композиторов. Какие авторы на повестке дня?
— На ежегодном фестивале Proms, к примеру, 29 августа можно будет услышать новую пьесу Иэна Бэлла «Аврора» для сопрано соло и оркестра (солистка – Адела Захария). Кеннет Хескет в и Эмили Хавард тоже появятся в сезоне 2018/19 со свежими партитурами. Это обязанность любого оркестра и его художественного руководителя – давать шанс ныне живущим композиторам услышать собственные творения. А уж потом история определит, что из созданной нашими современниками музыки – шедевр на века.
В Ливерпульском филармоническом, к слову, часть оркестрантов из основного состава играет в ансамбле 10/10. Его специализация – премьерные исполнения, что отражено в специальном абонементе. Порой я сам принимаю участие в этих концертах.
— Этим летом ваша творческая активность была связана с музыкальными фестивалями в Штатах. Не заметили ли неожиданной реакции окружающих, излишне впечатленных встречей Владимира Путина с Дональдом Трампом?
— Американские масс-медиа преподносят факты совсем в ином ракурсе. И хотя я целенаправленно не отслеживал местные СМИ – включил телевизор минут на пятнадцать, тем не менее, успел уловить общую тональность.
Сама мысль о второй встрече глав государств трактуется как предательство Трампа по отношению к своей стране. То, что транслируется из «ящика», имеет мало отношения к повседневному общению, где ничего подобного не наблюдается – и, вероятно, в этом большая заслуга культуры.
Задача каждого деятеля искусства – не позволить параноической пропаганде разъединить людей настолько, что потом будет невозможно повернуть этот процесс вспять. Искусство – универсальный язык, сближающий народы. Понимание общечеловеческих ценностей дарит нам надежду, что когда-то это пересилит политические распри.
Юлия Чечикова, “Музыкальная жизнь”