Шарль Дютуа оглядывается на свою более чем полувековую карьеру, вспоминает людей, которые сыграли в его жизни важную роль, и рассказывает о том, почему он однажды оказался в ташкентской тюрьме.
— Когда вы открыли в себе интерес к музыке?
— В детстве я хотел играть в школьном духовом оркестре. Мне нравились униформа и марши, которые в военное время были обычным делом. Мы носили военные береты с гербом кантона Во и галуны, напоминавшие мне армейские фотографии моего отца.
Но моя семья не хотела, чтобы я дома играл на тромбоне, потому что это было, якобы, слишком громко. Но мой отец разузнал, что можно брать уроки скрипки, на которые кантон тогда давал дотацию. Так началась моя музыкальная карьера.
— А когда вы решили стать дирижером?
— Однажды я видел фильм, где мальчик, немного старше меня, дирижировал оркестром. Это пробудило во мне интерес (к этому роду деятельности), и мы с другом устроились в Лозаннский кафедральный собор работниками зрительного зала, в обязанности которых входило рассаживать публику перед концертами симфонической музыки. Потом я играл в камерном оркестре в городе Рененс.
Однажды дирижер не пришел на репетицию, и мои коллеги попросили меня как лучшего музыканта занять его место. В знак признания мне разрешили тогда дирижировать «Маленькой ночной серенадой» («Eine kleine Nachtmusik», cеренада № 13 соль-мажор) Моцарта. Это был мой дебют. А исполнилось мне тогда 14 лет.
— После Лозанны вы отправились в Женеву, не так ли?
— Верно. Там я начал играть на альте, поскольку тогда там была нехватка именно альтистов. Это позволило мне заработать немного на жизнь. Кроме того именно Женеве я начал серьезно изучать симфоническое дирижирование. Там я встретил Эрнеста Ансерме (Ernest Ansermet, 1883 —1969), легендарного дирижера, основателя и руководителя «Оркестра франкоязычной Швейцарии» («Orchestre de la Suisse Romande»).
Этот человек стал для меня наставником, хотя непосредственно моим учителем он и не был. В 21 год я выиграл свой первый дирижерский конкурс, что было не так уж плохо, учитывая, что до 12 лет у меня не было ни малейшего понятия о музыке.
— Является ли сегодня путь молодого дирижера более сложным, чем это было в ваше время?
— Это не сравнимо. Мы имели огромное уважение к традициям и у нас не было такого свободного доступа к информации. Необходимо было искать и находить редкие пластинки, которые также были очень дорогими, нужно было много слушать радио. Для студентов было немыслимо иметь свою собственную коллекцию грампластинок. Выступления Фуртвенглера и Караяна в Берлине или Тосканини в США были для нас просто какими-то мифами. Тогда бы мы просто не осмелились взяться за их репертуар.
— А какова ситуация в наши дни?
— Сегодня нет никаких мифов. Молодые люди имеют доступ к огромному количеству информации. Благодаря YouTube и DVD они могут изучать дирижирование в одиночестве перед зеркалом. Я считаю, что мы учились медленнее, прилагая большие усилия, но то, что мы усваивали, давало нам возможность крепко стоять на ногах в нашей профессии.
Сегодня же все делается очень быстро, и из-за этого чаще допускаются ошибки. Мы живем в информационном обществе, а не в обществе культуры. В результате люди хорошо информированы, но недостаточно культивированы.
— Не могу не спросить о ваших длительных отношениях со всемирно известной пианисткой Мартой Аргерих (Martha Argerich).
— Мы по-прежнему остаемся большими друзьями. Я встретил Марту в 1958 году, когда ей было 17.
— То, что у вас было много общего как в творческом, так и в личном плане, это факт очевидный!
— Да, потому мы и поженились, это было в 1969 году. С этим связана довольно забавная история. Аргентинское право ведь не признавало развода, а мы к тому времени уже были оба женаты, и поэтому мы отправились в Парагвай. В середине пути наш самолет попал в сильный шторм, мы думали, что уже всё, мы не выживем. В конечном итоге самолет вернулся в Буэнос-Айрес. Потом наши друзья организовали для нас свадьбу в Монтевидео, а в октябре 1970 года родилась наша дочь Энни.
Развелись мы в 1974 году, потому что наши образы жизни были совершенно несовместимы. Марта ложилась спать только перед рассветом, пообщавшись вдоволь с друзьями, мне же необходимо было идти на работу к 9 утра. Мы отметили развод походом в кино и праздничным обедом. С того времени нам удалось сохранить крепкие связи на творческом поприще.
— Можете вспомнить еще какой-то забавный случай, связанный с вашими общими гастролями, поездками?
— В 1970 году, когда Марта как раз ждала появления Энни, мы должны были вылететь из Японии в Ташкент, а затем в Москву. Документы вроде бы были все оформлены верно, но на советской таможне возникли проблемы и нам не дали въехать. Я запротестовал и потребовал связаться с посольством Швейцарии. В конце концов мы оказались в тюремной камере с двумя грязными матрасами, без еды. На следующий день мы все же смогли вылететь в Москву, но и там были задержаны снова — эта поездка стала настоящим кошмаром!
— В последние годы женщины активно осваивают профессию дирижера.
— Причин, по которым женщины не могут дирижировать оркестром, не существует. В течение многих лет дирижеры были выходцами из Центральной или Восточной Европы. Потом пришли музыканты из Азии и латиноамериканцы. Сегодня настала очередь женщин. Они так же талантливы, как и мужчины. Часто женщины даже еще лучше (работают с оркестрами).
До недавнего времени, например, в Венском филармоническом оркестре (Wiener Philharmoniker) не было ни одной женщины-дирижера, поэтому Марта называла их отношение к этому вопросу «сексистским» и не хотела с ними играть.
— В Швейцарии вы продолжаете руководить Фестивальным оркестром в Вербье (Verbier Festival Orchestra).
— Да, я этому посвящаю одну неделю в году. Но 2017 год станет моим последним сезоном. Я теперь довольно стар, и ежедневная работа с молодыми оркестрантами очень утомляет меня. Я руководил ими в течение девяти лет, этого достаточно. Оркестру посчастливилось иметь такого талантливого художественного руководителя и дирижера, как Мартин Энгстрём (Martin Engstroem). Он-то и сделал из Вербье всемирно признанный фестиваль.
— На кого из молодых дирижеров вы обращается особое внимание?
— Есть один, которым я по-настоящему восхищаюсь, это Филипп Жордан (Philippe Jordan), сын моего друга и дирижера Армина Жордана (Armin Jordan). Я знал его еще ребенком. Филипп обладает необыкновенным талантом.
Сейчас он работает в Париже и Вене, и я бы очень хотел Вас попросить позволить мне открыто высказать свое мнение, а именно, я убежден, что именно он должен стать новым дирижером «Оркестра Тонхалле» в Цюрихе («Tonhalle Orchester Zürich»). Было бы замечательно, если бы этот блестящий швейцарец встал за пульт оркестра, который так важен для нашей страны.
— Что вы думаете о том художественном наследии, которое вы оставляете миру?
— То, что произойдет, когда я умру, не имеет никакого значения. Я верю не в художественное наследие, а в наслаждение жизнью. Я не заинтересован запечатлеть своё имя в названии улицы, бюст на родине героя мне тоже не нужен. Меня интересует лишь передача опыта.
Ведь каждый раз, когда я вижу молодых дирижеров, я еще раз говорю себе, что, и в самом деле, 55-летний профессиональный опыт «на полу не валяется», его так просто не обрести. Он либо есть, либо его нет. Поэтому я считаю, что возможность поделиться своим опытом является лучшей формой наследства, которое я мог бы завещать следующим поколениям.
Родриго Карризо Куото, swissinfo.ch