Обаятельный виолончелист из Испании Пабло Феррандес запомнился и полюбился российской публике после яркого выступления на XV Международном конкурсе Чайковского.
Ученик Наталии Шаховской становится гостем Транссибирского Арт-фестиваля уже не впервые: морозы кажутся экзотикой и приключением, сибирская публика восхищает горячим приемом.
На Пятый транссибирский Феррандес привез Первый концерт для виолончели с оркестром Йозефа Гайдна и покорил слушателей технической безупречностью, исполнительским обаянием и благородством звучания своего знаменитого «Lord Aylesford» работы Страдивари во время концерта «С двойным шармом», который состоялся 19 марта 2018 года в государственном концертном зале им. А. М. Каца.
За несколько дней до этого молодой и темпераментный виолончелист сыграл в составе камерного ансамбля Фортепианный квартет Р. Шумана и Фортепианный квинтет №2 А. Дворжака. Это был звёздный коллектив: в ансамбле также приняли участие Вадим Репин, Клара Джуми Кан, Максим Рысанов и Мари Кодама.
На следующий день после концерта Пабло Феррандес поделился воспоминаниями о своих детских музыкальных занятиях, рассказал об особенностях своего инструмента и признался в горячей любви к кинофильмам.
– Вы не впервые приехали на Транссибирский Арт-фестиваль?
– Да, я здесь второй раз.
– Что привлекает вас в этом фестивале?
– Я никогда до этого не был в Сибири, мне было любопытно. И я большой поклонник Вадима Репина, поэтому, когда он пригласил меня приехать – я сказал: «Супер!» Мне действительно сильно захотелось побывать здесь, тут очень здорово.
– Как вам сибирская публика?
– В них очень много энтузиазма, и мне это очень нравится. Мы, исполнители, очень благодарны за такой прием. Почти всегда они аплодируют стоя. Потрясающе!
– В вашем образовании соединились русская и западная виолончельные школы. Можете рассказать о разнице между ними? О достоинствах каждой из них?
– Наибольшее влияние на меня оказала моя русская преподавательница Наталья Шаховская. Она была потрясающим музыкантом сама, и большим примером для меня. Шаховская была крайне строга ко мне, просто экстремально. Не думаю, что хоть раз было занятие, на котором она была бы мной довольна. Каждый урок давался очень тяжело, но я очень вырос технически.
Затем, когда я закончил обучение у нее, все пошло гораздо легче. Я был достаточно продвинут благодаря той работе, которую со мной проделала Шаховская. Уроки проходили гораздо спокойнее, я избавлялся от некоторых мешающих исполнению технических дефектов.
Эти школы очень разные, но сочетание получилось очень эффективным.
– Какая школа повлияла больше на вас?
– Наверное, все же русская. С тринадцати до двадцати лет я упорно работал и был выжат как лимон ежедневно.
– Обучение музыке – тяжелая работа, многие музыканты жалуются, что у них не было детства. А как было у вас?
– Я вряд ли скажу также. Конечно, приходилось заниматься, но день был долог, у меня находилось время на игры, была куча игрушек. Если маленький ребенок будет заниматься немного, все равно ему хватит времени поиграть.
– Как случилось, что вы решили стать музыкантом? Кто повлиял на вас?
– Мои родители. Я родился в семье музыкантов: мой отец виолончелист, а мама играла на гитаре. Она придумала особый способ заниматься музыкой со мной, когда я был маленьким. У нас дома заниматься музыкой казалось очень естественным занятием.
– А кто помог вам с выбором инструмента?
– Мне просто вручили виолончель (смеется). Никакого выбора. Мне было три года, я даже не помню этот момент.
– В России дети часто жалуются на недостаток времени, когда им приходится учиться в обычной школе и успевать много заниматься на инструменте…
– У меня все очень удачно сложилось с учебой. Я ходил в обычную школу только до двенадцати лет. Затем я поступил в Высшую школу королевы Софии, и у меня не было обязательных уроков, мне нужно было только приходить и сдавать экзамены. Поэтому целыми днями я занимался на виолончели, посещал занятия в музыкальной школе, но каждые два месяца приходил сдавать экзамен по общеобразовательным предметам.
– Сколько часов в день вы занимались?
-Тогда я занимался очень много, часов по семь-восемь ежедневно. Если бы я занимался меньше, Шаховская меня растерзала бы (смеется). Это был единственный способ избежать расправы.
– Как вы считаете, участие в конкурсах для молодого музыканта необходимо в наши дни?
– Они очень мотивируют много заниматься, определенно. Не каждый конкурс принесет пользу, но подготовка к конкурсам очень дисциплинирует, мне кажется.
Некоторые конкурсы могут сыграть большую роль. Например, на конкурсе Чайковского меня многие увидели и заметили. Со мной связались организаторы концертов, и с тех пор мой гастрольный график стал гораздо обширнее.
– Это главный способ заявить о себе миру?
– Точно. Не каждый конкурс может принести этот эффект, малопрестижные конкурсы вряд ли повлияют на карьеру.
– Как вы переживаете конкурсы? Сильно лихорадит?
– Да, я очень нервничал. Это настоящая схватка с самим собой, со своей головой. Ты играешь, тебе кажется, что очень неплохо. Затем ждёшь результатов, очень переживаешь. Затем ты узнаешь, что прошел в следующий тур – и ура! – хочется снова сыграть хорошо. Очень напряженное время, к концу конкурса я чувствовал себя полностью изможденным.
– А вы планируете еще участвовать в конкурсах?
– Нет, больше никогда. Последним конкурсом для меня был конкурс Чайковского, я очень счастлив, что участвовал в нем. Теперь у меня очень много концертов, в этом году я сыграю семьдесят концертов. Просто нет времени готовиться к конкурсам.
– Я слышала, вы играете на очень хорошем инструменте. Не могли бы вы рассказать о нем?
– Этот инструмент предоставил японский фонд Nippon Music Foundation. Однажды я играл в Мюнхене для маэстро Лорина Маазеля, знаменитого дирижера, и он сказал, что мне нужен инструмент получше, с чем я был полностью согласен (смеется). Затем Марта Казальс, вдова виолончелиста Пабло Казальса, чуть позже услышала меня и сказала то же самое. У этих людей есть связи с японским фондом, и через месяц мне позвонили оттуда и сказали: «Страдивари ждет вас».
Я чуть с ума не сошел от радости. Позвонил сестре, она приехала из Берлина во Франкфурт, где я жил. Мы арендовали машину и поехали вместе за виолончелью.
– Вы быстро с ней нашли общий язык?
– Нет, это заняло довольно много времени. Это виолончель с характером, на протяжении года мне пришлось переучивать большую часть произведений из моего репертуара.
Очень трудно с одним и тем же репертуаром перейти с современного инструмента на Страдивари. Невозможно играть в тех же темпах, я не могу играть с той же скоростью, с тем же нажимом. Эта виолончель требует, чтобы я потратил больше времени на работу. Больше, чем любой другой инструмент.
В самом начале мне приходилось всё проучивать в очень медленном темпе. Но теперь дело идет гораздо быстрее, я уже немного знаю возможности этого инструмента.
– Как вы выбираете репертуар? Почему сегодня вы выбрали для исполнения концерт Гайдна?
– Это один из моих любимых концертов. Я его обожаю исполнять, он наполняет меня счастьем.
– Я знаю, что вы исполняли его на конкурсе Чайковского…
– Да, он очень понравился слушателям тогда. Когда меня спрашивают: «Что тебе хотелось бы сыграть?», в последнее время я выбираю его. Это такая позитивная музыка. Каждый раз, когда я его исполняю, она наполняет меня радостью.
– Вы провели несколько мастер-классов для фестиваля. Вам часто приходится давать мастер-классы?
– Совсем не часто. Порой, когда где-то играешь концерт, обращаются с просьбой дать несколько уроков. Но здесь, на фестивале, я впервые дал не мастер-класс, а мастер-курс, то есть, слушал учеников не один раз, а несколько. Когда у тебя несколько занятий с одним учеником, можно услышать, с какими трудностями он сталкивается ежедневно.
Это очень интересный и новый опыт для меня. Мы смогли глубже позаниматься какими-то вещами, у нас было больше времени, я мог позволить себе быть более требовательным к ним, увидеть, что ученикам удалось «схватить», как они отвечают на мои требования.
– Вам понравилось преподавать?
– Очень. Это очень ответственная работа. К тому же, когда преподаешь, обучаешься и сам, потому что проговариваешь вслух то, что ты знаешь. Вчера, когда я занимался перед концертом, я вспоминал то, что говорил своим ученикам. Я знал эти вещи, но они забылись, стали рутинными. Бывает полезно проговорить их вслух, вспомнить, освежить свои навыки. Обучая, обучаешь и себя также.
– Кто ваши авторитеты в мире музыки, кто оказал на вас влияние?
– Марта Аргерих – один из моих кумиров, идолов, я ее обожаю. Из виолончелистов я бы назвал прежде всего Ростроповича. Моя учительница Шаховская была студенткой Ростроповича, и его личность всегда так или иначе присутствовала в процессе моего обучения. Среди певцов очень люблю Чечилию Бартоли.
– С кем из современных исполнителей вам легче всего найти общий язык в музыке на сцене?
– Со многими, трудно выделить кого-то. Например, недавно на фестивале мы играли произведения Шумана и Дворжака вместе с Вадимом (Вадим Репин, скрипка), Кларой (Клара Джуми Кан, скрипка), Максимом (Максим Рысанов, альт) и Мари (Мари Кодама, фортепиано) – это было очень здорово! Мы так хорошо чувствовали друг друга.
Так легко играть ансамбль, когда ты так хорошо чувствуешь партнера, когда предчувствуешь, как сыграет твой партнер. Но мне нравится играть со многими музыкантами вместе.
– Я слышала, что вас связывают особые отношения с Гидоном Кремером. Расскажите о вашем сотрудничестве.
– Я восхищаюсь Гидоном, считаю его гением. Он необыкновенно умён, никогда не встречал человека с таким потрясающим мышлением. И великолепный артист!
Мы встретились в Кронберге. До этого я не был знаком с ним – конечно, знал его как музыканта по записям. Я сыграл для него, потом сидел на его мастер-классах для музыкантов, он делился своими соображениями о музыке со студентами. Я сидел, открыв рот! Он самый настоящий гений.
Большое счастье, что ему понравилось мое исполнение, и он пригласил меня сыграть со своим оркестром «Кремерата Балтика» – один из моих любимых оркестров, у них небесное звучание.
Также мы исполняли вместе произведения камерной музыки, он всегда был со мной добр, очень поддерживал. Я очень люблю и глубоко уважаю Гидона.
– Как вы обычно начинаете работать над музыкальным произведением?
– Зависит от обстоятельств. Если нужно повторить произведение, которое давно в моем репертуаре, как например, концерт Гайдна, которым я занялся две недели назад, я должен вычистить все ноты в медленном темпе, что-то улучшить, освежить свои музыкальные представления о произведении, для меня это уже не такой трудный процесс.
Если же начинаешь работу над совершенно незнакомым произведением, это другая история: нужно заниматься и фразировкой, и оркестровой партией – как строится ее гармония с сольной, и решить, как я хочу эту музыку сыграть.
– Музыка какой эпохи, какого направления вам ближе всего?
– Меньше всего в моем репертуаре современной музыки. Я играю музыку всех стилей -барокко, классическую, романтическую, люблю играть музыку XX века. Но новую музыку не приходится играть много. Иногда мне посвящают произведения, и я их исполняю – недавно играл две премьеры: трио, написанное для меня и двух друзей, и испанский виолончельный концерт – по-настоящему крутой, великолепное произведение! Но это случается нечасто.
– Как вы относитесь к такому явлению, как crossover? Когда музыканты из мира академической музыки играют рок или поп-музыку?
– Затрудняюсь с ответом. Я сам, к примеру, очень люблю блюз и джаз, хочу научиться исполнять их – это просто другой язык в музыке. В любой форме существования музыка может быть прекрасна. Если ты хорошо умеешь это делать, у тебя хороший вкус и хорошее исполнение, – почему бы и нет?
– Необходимо ли музыканту быть выше своих слушателей в духовном или интеллектуальном развитии?
– Вероятно, музыканту необходимо развивать себя постоянно – всё «идёт в дело», конечно. Но часто находишь, что невероятно талантливые музыканты в жизни бывают очень простыми людьми. Необыкновенно чувствительными. Они чувствуют, как устроена музыка. Возможно, они не великие мыслители, но, когда они играют на сцене, – публика ощущает глубину.
Разумеется, быть эрудированным и знающим – полезно для музыканта, это никогда не лишнее. Но не думаю все же, что великий музыкант должен быть выше своей публики в развитии.
– Что вы любите делать в свободное время?
– Я смотрю огромное количество фильмов. Или сериалы – от некоторых у меня просто настоящая зависимость. Я много путешествую, у меня установлено приложение Netflix в телефоне, в iPad. Я уже пересмотрел все сериалы.
– Ваш любимый фильм?
– «Криминальное чтиво» я смотрел раз семнадцать, обожаю, «Крестный отец» тоже много раз. А еще в свободное время я люблю заниматься спортом – прямо сейчас пойду в спортивный зал заниматься.
– Каким видом спорта занимаетесь?
– Любимый вид спорта – баскетбол. Обожаю.
– А руки не нужно беречь?
– Нужно, нужно, естественно. Стараюсь беречь, обычно просто бросаю мяч в кольцо. Или играю с другими музыкантами, аккуратненько.
– Какое собственное выступление вам запомнилось больше всего?
– Случалось много удачных выступлений. Последнее, во время которого я чувствовал себя по-настоящему счастливым, было исполнение Двойного концерта Брамса с Анне-Софи Муттер и Лондонским филармоническим оркестром под управлением Владимира Юровского. Я мечтал сыграть Брамса с детского возраста, не мог поверить, что это происходит: вот я на сцене, и это моя жизнь.
– Вы перфекционист?
– Самый настоящий. Никогда собой не доволен. Быть исполнителем – трудная работа.
– В чем заключается основное предназначение музыки и музыканта?
– Ух, ты. Серьезный вопрос. Моя главная задача во время исполнения – сделать так, чтобы люди, пришедшие на мой концерт, ушли с совершенно другими ощущениями. Чтобы они пришли на концерт, обремененные своими проблемами и занятой жизнью, и я своим исполнением заставил их забыть обо всем. Чтобы музыка, которую я играю, их трогала и успокаивала, заставляла почувствовать что-то новое или узнать что-то новое, рождала в них новые эмоции и впечатления. Я думаю, что это потрясающий эффект музыки, которого мы, музыканты, можем достичь.
Драгоценные моменты моей жизни связаны с услышанными великими исполнениями музыки. Самое ценное воспоминание – вокальный цикл Шуберта во Франкфурте, исполняли Маттиас Гёрне и Кристоф Эшенбах. У меня в тот день раскалывалась голова, я был в отвратительном настроении. Не хотел идти на концерт, но почему-то пошел…
Это было лучшее, что я слышал в своей жизни. Я плакал, не мог поверить, что такое исполнение возможно, был жутко благодарен музыкантам.
Когда я играю концерт, мне хотелось бы заставить слушателей почувствовать то же самое. Мне кажется, музыкант действительно может изменить чью-то жизнь – пусть на несколько часов или дней. Это и есть главное предназначение музыканта, его миссия.
Беседовала Наталья Шкуратова