В кабинете Кшиштофа Пендерецкого везде стоят и лежат книги.
Взгляд сразу упал на том Есенина. Композитор поясняет:
“Я хочу написать музыку для цикла песен на стихи Есенина. И, разумеется, по-русски. Это такой чудесный поэт! Вы знаете, у меня в жизни сейчас наступил лирический период. Когда мне было тридцать, я не интересовался Есениным, а сейчас он меня вдохновляет. К тому же, я немного знаю русский, восемь лет учил его в школе. Я уже написал несколько циклов к немецкой поэзии, и даже китайской. И Есенин будет обязательно”.
— Пан профессор, Вы дирижировали большинством оркестров мира, в нашей стране бывали много раз. Как вам работается с российскими оркестрами?
— Прекрасно! У вас хорошие оркестры, замечательные музыканты открытые для новой музыки. Я уже не говорю о старших поколениях. Мне посчастливилось общаться с замечательными русскими музыкантами, например, с Мстиславом Ростроповичем у нас были прекрасные отношения, мы отлично друг друга понимали.
Да что говорить, мне же за восемьдесят, я встречался с Игорем Стравинским, общался с Дмитрием Шостаковичем, который часто бывал в Польше.
— Они оказали влияние на ваше творчество?
— Да, конечно, особенно поначалу. Вообще, у меня классическое музыкальное образование, и для меня это очень важно. Я прошел все ступени, с пяти лет обучаясь игре на скрипке. Скрипачом я мечтал стать с детства, и у меня довольно неплохо получалось, но, когда мне было двадцать лет, я бросил скрипку.
Я и до этого что-то сочинял, меня вдохновляли виртуозы – Никколо Паганини, Генрик Венявский. А когда я приехал продолжать образование в Кракове, мой профессор обратил на меня внимание, заметил, что мне хорошо даются теоретические дисциплины. Я, наверное, мог бы стать неплохим скрипачом, но не жалею, что сделал такой выбор.
— Вы обучались на классике, а занялись авангардом. Почему?
— Были такие времена. В начале 50-х годов мы находились под влиянием народной музыки, так называемой “ждановщины”. Во время учебы я соприкоснулся с эстетикой музыки, которую в то время писали в Советском Союзе, и какое-то время меня это занимало.
А в 1956-м году все изменилось. Для польских композиторов это время стало переломным, все начали писать “западную” музыку. И я тоже попал под влияние авангарда, который пришел к нам с Запада. А уже в 58-59-м годах я стал искать свою музыку. И в таких произведениях, как Anaclasis или, еще раньше, “Плач по жертвам Хиросимы”, “Полиморфия” уже есть свой собственный язык.
— А это правда, что основой для “Полиморфии” послужила электрокардиограмма?
— Да, моя электрокардиограмма. Моего сердца. Один знакомый врач сказал мне как-то, посмотрев на ноты, что если это действительно так, у меня давно должен был бы случиться инфаркт, и не один. Но я, конечно, не воспроизводил ее точно. Вообще, в те времена я искал новые, чистые звуки, в том числе и довольно неприятные. И некоторые из них благодаря мне получили свои символы.
Например, игра за подставкой, игра по подгрифнику, постукивание смычком по пульту. Я хотел быть другим среди других. Играть мою музыку было сложно. Если вы взглянете на партитуру “Полиморфии”, то поймете, почему. В Германии брались, а во Франции и тем более в Италии отказывались наотрез. И в Польше некоторые оркестры бунтовали.
А в России – никогда, были только рады возможности узнать что-то новое. Но, пройдя какие-то этапы, я отошел от этого направления и уже пишу более спокойную музыку.
— Я слышала, что вы единственный в социалистической Польше писали духовную музыку, несмотря на то, что это было запрещено.
— Я ее именно поэтому и писал. Уже в 50-е годы я написал “Псалмы Давида”, но в Польше это не играли. Впрочем, тогда не играли и духовную музыку Баха, ну, только если с немецким текстом, который большинство поляков не понимало. Но, в том числе, благодаря “Псалмам” мне повезло уже тогда попасть за границу.
В 1959 году был объявлен конкурс союза польских композиторов. Наградой был загранпаспорт. В те времена это было недостижимой мечтой! Я каждый год отправлял заявку на участие в Дармштадтском фестивале современной музыки в Германии и каждый раз получал отказ. И чтобы наверняка выиграть конкурс, я сочинил три произведения в разных стилях, в том числе “Псалмы Давида”. Писал одно правой рукой, одно – левой, и одно попросил записать друга, благо работы были анонимными. И получил первые премии во всех трех категориях.
Так состоялась моя первая заграничная поездка, в Италию. Я всегда интересовался древним искусством, архитектурой, литературой. Мои отец и дед были образованными людьми, знали греческий и латынь, в нашем доме была обширная библиотека, и у меня была возможность познакомиться со многими книгами. Италия была для меня чем-то недосягаемым. И вот я получил сто долларов и шесть недель провел в этой стране. Объездил все. А ел только шоколад, поскольку он был самым дешевым продуктом, и раз в день – спагетти.
Я вернулся в Польшу, поэтому меня начали выпускать.
— Сейчас вы довольно редко сами встаете за дирижерский пульт. По какому принципу выбираете, куда поедете, а куда нет?
— Есть места, в которые хочется возвращаться. Я выбираю те места, где был хороший оркестр, удачный концерт. В Россию я возвращаюсь всегда. На днях еду в Москву и Санкт-Петербург с оркестром Sinfonia Varsovia. В числе произведений, которые мы будем исполнять, есть и мой Двойной концерт для скрипки и альта с оркестром.
Солисты – талантливые российские музыканты (Никита Борисоглебский и Максим Рысанов. – Прим. ред.). Я уверен, что нам нужен этот культурный обмен, это очень важно.
— Вы ездите по всему миру, могли бы поселиться в любой стране, но выбрали польскую деревню Луславице под Краковом. Почему?
— Трудно сказать… Думаю, большую роль сыграли мои корни, воспитание. Я воспитывался в доме, где были очень сильны польские традиции, и, мне кажется, что это остается в человеке навсегда. Я годами жил в Австрии, в США, в Швейцарии, но одной ногой всегда оставался здесь. Старался приезжать как можно чаще.
Мне кажется, что также происходит и в России – россияне в основном тоже стремятся жить на родине. Немец может поехать в Америку и забывает о своей стране, а мы, славяне, не забываем.
— Когда вы успеваете писать? Ведь вы все время в разъездах! Я посмотрела ваш график. Вчера вы были во Львове, неделю назад – в Гонконге.
— Раньше мог писать и в дороге, теперь уже нет. Куда бы я ни поехал – везде встречи, репетиции, интервью. Нет нужного покоя. Лучше всего мне пишется в Луславицах. И вот этот большой стол – мое рабочее место. Видите, со всех сторон ноты. Жена все время со мной воюет, мол, развел тут беспорядок. Но это для нее беспорядок, а я так работаю: то с одной стороны стола сяду, то с другой. Два-три произведения вчерне набрасываю.
— Рядом со мной лежит “Колыбельная”.
— Да, это к спектаклю о гениальном польском артисте Тадеуше Канторе – брате моей мамы. Но это исключение. Я уже не пишу музыку для кино и театра. Раньше писал очень много, и мне это нравилось. Но когда ты создаешь саундтрек, он должен подчиняться изображению, а я предпочитаю делать что-то свое. Лучше уж я напишу свою симфонию. Впрочем, когда ко мне обращаются с просьбой взять из уже готовой музыки какие-то фрагменты, я часто соглашаюсь.
Например, Стэнли Кубрик взял для своего фильма “Сияние” фрагменты нескольких моих произведений. Разве можно отказать такому мастеру? Я сделал лишь одно исключение для кино – сам предложил нашему режиссеру Анджею Вайде написать музыку к его фильму “Катынь”. Ведь для меня это очень личная история: мой дядя, как и отец Вайды, был расстрелян в Катыни. Потом, когда я впервые смотрел этот фильм, я плакал как ребенок. Я не мог сдержаться – в этот момент я увидел, как он погиб.
— Вы создали в Луславицах настоящую музыкальную Мекку – Европейский центр музыки Кшиштофа Пендерецкого. Туда приезжают молодые музыканты со всего мира…
— Да, я сам его придумал, он был построен на моей земле по моему замыслу, и я чувствую себя ответственным за этот проект, ведь он носит мое имя. Там есть зал на 700 человек, проходит около ста пятидесяти концертов в год, к тому же талантливые молодые люди из разных стран мира приезжают на курсы для определенных инструментов.
Мы собираем там и детский оркестр. Предыдущие наши дети уже выросли, сейчас уже второй состав концертирует по Польше. Я хотел что-то оставить после себя. Что-то важное. Музыку и свой любимый парк в Луславице.
— Об этом парке ходят легенды!
— Да, деревья – это моя вторая страсть после музыки! Я создал этот парк практически с нуля. Когда я купил имение в Луславицах, там был очень старый дом 18-го века и остатки старого парка, а вокруг – поля и луга, на которых паслись коровы.
Когда-то там жила сестра великого польского художника Яцека Мальчевского, он часто бывал у нее, рисовал там свои картины, и мой выбор определила некая традиция этого места. Я восстановил усадьбу и начал собирать коллекцию деревьев: привозить их из разных стран и сажать в этом парке. Все начиналось с пары гектаров, а сейчас их уже тридцать. Я занимаюсь этим уже больше сорока лет, посадил тысячи деревьев.
Все придумываю сам, соблюдая принципы ландшафтной архитектуры. Эта работа помогает мне снимать напряжение и одновременно дает вдохновение. Сейчас это красивейший старый парк с аллеями и беседками. Я посадил также лабиринт на четыре тысячи квадратных метров. Теперь, когда он вырос, я уже и сам боюсь туда заходить без своего садовника – могу заблудиться. Впрочем, на то и лабиринт, чтобы в нем потеряться.
Вообще, я уверен, что творческий путь композитора, да и любого другого творца, – это лабиринт, поиск дорог, иногда скрытых от глаз. Нельзя идти по прямой дороге, нужно всегда искать новые повороты. Я всю жизнь иду по лабиринту, это для меня очень символично.
— Так это и есть рецепт вашего успеха? Все время искать новые дороги?
— Просто искать, быть в постоянном поиске. Есть композиторы, которые чему-то научились, и всю жизнь это делают. А я все еще ищу и блуждаю.
***
Кшиштоф Пендерецкий родился 23 ноября 1933 года в городе Дембице. Сочинять музыку начал в возрасте 8 лет – из-за того что во время войны было невозможно достать ноты с этюдами для скрипки, сам писал их вместе со своим учителем музыки. В 1958 году окончил Краковскую высшую музыкальную школу (сейчас – Музыкальная академия) и остался преподавать на кафедре композиции.
В дальнейшем занимался преподаванием и писал музыку в разных странах мира, в 1972 году на 15 лет стал ректором родной Музыкальной академии. Первое публичное выступление Кшиштофа Пендерецкого состоялось в 1959 году на фестивале “Варшавская осень”. Тогда же он сочинил “Плач по жертвам Хиросимы” – одну из наиболее известных и чаще всего исполняемых композиций, за которую был удостоен награды ЮНЕСКО.
В эти годы он получил всемирную известность как один из главных представителей восточно-европейского музыкального авангарда. Музыку Пендерецкого использовали в своих фильмах ведущие режиссеры мира, в том числе Стэнли Кубрик, Мартин Скорсезе, Дэвид Линч, Ален Рене, Анджей Вайда. В 1972 году он начал карьеру дирижера, дирижирует ведущими оркестрами мира.
В 1997 году стал художественным руководителем польского оркестра Sinfonia Varsovia. В 2013 году в деревне Луславице под Краковом открыл международную музыкальную академию “Европейский центр музыки Кшиштофа Пендерецкого”. Является почетным доктором многих музыкальных учебных заведений мира, в том числе Московской государственной консерватории и Санкт-Петербургской консерватории им. Римского-Корсакова. Женат, трое детей.
Ариадна Рокоссовская (Москва-Краков), “РГ”