Российская оперная школа остается сильнейшей в мире, уверена народная артистка СССР, солистка Мариинского театра Ирина Богачева.
Яркое подтверждение этому – организованный ей международный конкурс оперных певцов “Санкт-Петербург”, прошедший уже в пятый раз.
Кузница оперных кадров
— Итак, международный конкурс оперных певцов “Санкт-Петербург” прошел уже в пятый раз. Ирина Петровна, вы не жалеете, что в свое время взялись за это в высшей степени хлопотное дело?
— Ни разу не пожалела. Он выявил уже очень много звезд, которые теперь поют в лучших театрах мира. Например, для фантастической певицы Альбины Шагимуратовой “Санкт-Петербург” в свое время стал первым конкурсом, она получила вторую премию. Теперь ее уже весь мир знает, а мы гордимся тем, что наш конкурс стал для нее первой ступенькой.
Или Рита Грицкова – талант и красавица невероятная, прирожденная Карменсита! Она тоже получила у нас вторую премию, а сразу вслед за тем – первую премию на международном конкурсе в Испании. Тут же была приглашена в Веймарский театр в Германии, а сейчас уже работает в Венской опере.
— В Петербурге второе место, а в Испании – первое? Неужели в Европе класс ниже?
— Просто в России больше конкуренция. Наша оперная школа сильнейшая в мире, у нас совершенно потрясающее музыкальное образование. Взгляните на ведущих оперных певцов, на оркестр любого театра – будь то “Ла Скала” или “Метрополитен-опера”, – везде русские!
— В этом году жюри конкурса не сочло нужным присудить гран-при…
— Уровень конкурсантов этого года был очень высок, но, скажем так, стандартно высок. Первые премии получили действительно сильные певцы с замечательными голосами Владимир Дмитрук и Дарья Терехова. Однако гран-при – это сверхвысокая планка, его может быть удостоен человек, который имеет ультравозможности, звезда.
Единственным обладателем гран-при за все время существования конкурса стал Роман Бурденко, выпускник Петербургской консерватории. Но там сразу было ясно – это звезда, на голову выше всех остальных.
— Нынешний конкурс стал рекордным по количеству участников?
— Да, конкурс начал набирать обороты с первого же года. Если в первый раз участников было около семидесяти, то сейчас – 172. А заявлений поступило 240! Расширяется и география участников. В этом году добавились молодые певцы из Польши, Китая, Кореи. И такое впечатление, что съехалась ну просто вся Украина.
Создавая конкурс в 2003 году, я не хотела мероприятие имени себя – мне было важно, чтобы прозвучал Петербург. Мы только говорим “культурная столица”, а настоящего петербургского музыкального конкурса до тех пор и не было.
— Условия конкурса предполагают исполнение произведений петербургских авторов. Не выглядит ли это нечестно по отношению к участникам из-за рубежа. Каково, например, азиатам петь романсы на стихи Пушкина?
— А почему бы китайцам не попеть на стихи Пушкина, не попеть Чайковского или Римского-Корсакова? Нельзя же петь только на итальянском или французском. Без русского языка не обойтись, ведь Россия представляет очень большой интерес в мировом вокальном искусстве. И, в конце концов, ведь не столь важно что – важно как. Жюри настолько профессионально, что…
— Что способно не обратить внимания на трудности произношения?
— А вот это нет. После второго тура я конкурсантам так и сказала: это просто позор, вы даже на русском поете черт знает как. А уж если на французском – то просто уноси ноги. Бывает, талантливейшая девчонка выходит, но такое несет со сцены – просто кошмар! Вокально вы приготовились к конкурсу, но языками-то позанимайтесь. Зачем вы себя бережете? Надо признать, это у нас плохо поставлено.
С другой стороны, если вокальное исполнение безупречно, если певец может производить впечатление дыханием, исполнительством, наполненностью – ему можно простить языковые ошибки.
Между новизной и безобразием
— Вы сохранили голос удивительной силы, чистоты и молодости. В чем секрет?
— Только школа. То есть, конечно, голос – это прежде всего огромный божественный дар. Но надо помнить, что “там” за тобой следят. Если ты постоянно совершенствуешься, живешь этим и ничем другим – все состоится. Не ценишь дар, не работаешь, растрачиваешь по мелочам – его быстренько заберут. Сколько людей с выдающимися голосами к сорока-пятидесяти годам превратились в старые развалины. Работа и только работа!
В Италии я училась у Дженнаро Барры. Ему было девяносто лет. Но он вставал к роялю, брал ре бемоль – и его тенор звучал! Отличная школа и постоянный труд дают долголетие в вокале. И настоящие педагоги, высокие мастера подтверждают свое мастерство тем, что даже в преклонном возрасте демонстрируют абсолютно свежий голос. Это очень важно.
— Что вы думаете о так называемых режиссерских операх, демонстрирующих новое прочтение классических произведений, облекающих их в неожиданные декорации?
— Я в ужасе! Если вы хотите что-то новое показать и так безусловно талантливы, напишите сами музыку, либретто, обработайте тему и создайте что-то новое. Тогда и будем судить. Если это гениально – замечательно, пусть идет. Но когда вы берете Чайковского вместе с Пушкиным – двух гениев! – и делаете из них черт знает что – это просто неприлично.
Я считаю, должен быть закон неприкосновенности для таких вот молодых режиссеров, которые самоутверждаются, будучи не в силах сделать лучше, чем было сделано за века до них. Вот и появляются, другие костюмы, другие декорации, обстоятельства, совершенно не соответствующие времени, о котором идет речь.
Электру показывают чуть ли не в туалете. В “Борисе Годунове” сцену оформляет фонтан из биде. В “Онегине” из Татьяны и Ольги делают лесбиянок, из Евгения – гомосексуалиста. Да что такое-то? Разве об этом написано у классков? Безобразие! Позор! Надо запрещать таким людям прикасаться к шедеврам.
Я не против новизны в искусстве. Но она не должна зачеркивать все прелести произведения, то, ради чего оно было написано.
— Тем не менее вы принимали участие в скандальной постановке “Пиковой дамы”…
— Кончаловского? Это когда смерть выходит вместо Екатерины? Ну и что? Это его видение. В конце концов, любой художник может видеть исторический персонаж по-своему. Ничего страшного.
— А в “Пиковой Даме” Льва Додина пастораль была решена как сцена в сумасшедшем доме. И на это вы тоже согласились.
— Немножечко мне это не понравилось. Но я согласилась, да. По той же причине. Германа можно рассматривать как сумасшедшего с самого начала. И у Пушкина, и у Чайковского он неадекватный – здесь нет никакого противоречия с режиссерским видением. Во всяком случае, мне там ничего не мешало, ничто не покоробило.
А вот от чего я тогда отказалась – так это участвовать в сцене отпевания умершей графини. Наотрез – ни за что не пойду, и все.
— Так где же грань между новизной и безобразием?
— Я не знаю. Наверное, это должны оценивать критики и зрители. Левин спектакль, к слову, принимался с очень большим энтузиазмом. Такая новизна имеет право на жизнь.
— В советских театрах оперы давали в переводе, сейчас же они идут в оригинале, с русскими титрами. Какой вариант вам кажется правильным?
— Возможны оба варианта. В таком репертуарном театре как Мариинский, где свои труппа, солисты, хор, оркестр, опера могла бы идти и по-русски. Так удобнее зрителю, не надо отвлекаться на субтитры. На западе же театры большей частью нерепертуарные, в одной постановке могут быть задействованы приглашенные исполнители из Испании, Германии, Франции, России. Вполне логично, что опера идет на языке оригинала.
Кстати, когда Стас (Станислав Гаудасинский – супруг Ирины Богачевой, в 1980-2007 годах был главным режиссером, художественным руководителем и директором Академического театра оперы и балета имени Мусоргского. – Авт.) работал в Малом театре, труппа пела все спектакли на двух языках: дома – на русском, на гастролях – в оригинале.
Моя жизнь – в Петербурге
— В свое время вы могли пойти в Большой театр, однако выбрали менее престижную Мариинку и остались в Ленинграде. Почему?
— Здесь вся моя жизнь, здесь все пройдено, здесь даже к юным годам уже столько всего было пережито. Я ведь потеряла родителей в шестнадцать лет, двух маленьких сестер забрали в детский дом. В семнадцать мне казалось, что я уже гораздо более взрослая, чем сегодня.
Это сейчас у меня уже появляются какие-то капризы, а тогда я не имела на них ни права, ни возможностей. На стипендию 22 рубля я должна была не только жить сама, но и все время носить сестрам гостинцы в детдом – такая ответственность, такая взрослость!
Этот город подарил мне моего главного учителя Ираиду Павловну Тимонову-Левандо, с которой мы стали как одна семья. Муж, друзья, консерватория – все здесь. Да как же я могла уехать в Большой театр? Тем более я никогда не любила Москву, она всегда была мне чужой.
— Но ведь столица дала бы вам совсем другие профессиональные возможности.
— Безусловно. Но меня всегда интересовало немножко другое. Я была полна тем, что делаю, и мне этого было достаточно. Карьерных устремлений, зависти к чужому успеху, желания где-то что-то вырвать у меня не было и нет. Только по существу, по делу.
Я с удовольствием езжу по миру. Могу отправиться куда-нибудь в Европу на два месяца по контракту. Но если у меня выдаются три свободных дня – сразу в самолет и домой. Я должна подпитаться своим домом, людьми, друзьями. О том, чтобы совсем уехать из Петербурга, даже мыслей никогда не было.
— Однако вы же не осуждаете тех оперных певцов, кто уезжает из России?
— Ни в коем случае. Конечно, обидно, что, по сути, Россия готовит кадры для зарубежных театров. Но что поделать если там оперным певцам предоставляются прекрасные условия, а у нас их создают только для эстрады, которая, мягко говоря, далеко не совершенна.
Потому-то мы и устраиваем конкурсы для молодых оперных певцов – чтобы их показали, узнали, заметили. Между прочим, “Санкт-Петербург” транслировался по Интернету и собрал довольно большую аудиторию во всем мире. Ведь это же искусство, это настоящая музыка, а не тот примитив на трех нотах, которым полно наше телевидение.
— Кстати, на телевидении с успехом идет проект “Призрак оперы”. Разве это не популяризация оперы?
— Я смотрела одну передачу. Конечно, все это страшно далеко от оперного уровня, но саму идею я приветствую. Участники проекта хотя бы соприкасаются с настоящей музыкой. Но если говорить о популяризации оперного искусства, то она может идти только через подлинное искусство. А полупрофессиональная деятельность – это не выход.
Тем не менее, я верю, что в будущем все изменится, и внимание к опере возрастет. Но начинать надо с детства – с детсадов, со школ, с музыкальных школ, шаг за шагом прививая новому поколению любовь к классике.
Я могла бы быть драматической актрисой
— Доводилось ли вам сталкиваться с профессиональным предательством?
— Еще как. Актерский мир очень жестокий и завистливый. Перед третьим туром конкурса в Рио-де-Жанейро меня просто отравили. Был прием, после которого каждому отдельно приносили отдельный подносик с кофе. Я его выпила, а где-то часа в два ночи чувствую, что не могу слова сказать – у меня ожог горла. А завтра мне петь третий тур… Мало того, я была еще и на седьмом месяце беременности (правда, в концертном платье этого никто не замечал).
Однако мы достали в аптеке какое-то лекарство и вместо того, чтобы отдыхать перед выступлением, я всю ночь полоскала горло. К утру почувствовала, что полегчало. Между прочим, вышла в победители – взяла гран-при. Бог помог, все хорошо закончилось. А ведь сколько случается ломающих судьбы драм, когда люди действительно теряют голоса…
— Чем бы вы занимались, если б не стали оперной певицей?
— Я была бы драматической актрисой, это точно. Будучи ученицей десятого класса, я ходила на прослушивание к профессорам Театрального института, читала Катерину из “Грозы”, и мне сказали: “После школы – к нам, только к нам”. Но одновременно я занималась вокалом, и в конечном итоге музыка пересилила.
— Драматические навыки вы с успехом реализуете на оперной сцене: ваши героини – это не только голос, но и яркий характер. Та же графиня из “Пиковой дамы” у всех разная: у Образцовой – сумрачно-трагичная, у Подлесь – почти комическая, у вас – язвительная…
— Язвительная? Не совсем, она просто очень сильная, властная женщина, потому и смотрит на Германа свысока, может быть, с некоторой насмешкой. Да, это абсолютно мое решение характера героини.
— А самая любимая ваша партия – это, должно быть, Кармен?
— Да, наверное. Во всяком случае, она заняла больше всего времени и сил: танцы, вокал, сценические занятия, перевоплощения. А из-за того, что я ее пела в разных театрах, каждый раз приходилось все делать заново, с учетом особенностей конкретной постановки. Это прекрасная, яркая и сильная роль. Но, вообще, главной партией, из-за которой могу не есть и не спать, всегда становится та, над которой я в данный момент работаю.
— В недавнем эфире на канале “Культура” Елена Образцова полушутя пообещала, что вы вдвоем сделаете совместный концерт…
— Идея неплохая, но ко мне она с ней пока не обращалась. А зря. Я бы ей сказала: “Да с удовольствием, Леночка! В любой день!”.
***
Галина Вишневская, оперная певица, член жюри конкурса “Санкт-Петербург”:
“Сейчас конкурсы имеют совсем иное значение, нежели раньше. Я, например, за всю свою жизнь ни в одном не участвовала, кроме как при поступлении в Большой театр. Однако сегодня, когда певцы находятся в беспризорном положении, надо чтобы их услышали. А где?
Вот на таких профессиональных конкурсах – именно здесь на них могут обратить внимание директора или дирижеры театров. “Санкт-Петербург” я считаю очень удачным проектом, его участники примерно одного уровня – молодые, но с хорошими данными, достойной школой и большими перспективами.
Евгения Цинклер, “Российская газета”