Наиболее странен на закончившемся XII Международном конкурсе имени Чайковского оказался итог у пианистов.
Член жюри Элисо Вирсаладзе даже отказалась подписать главный документ конкурса – протокол.
– Вы принципиально не стали подписывать протокол жюри?
– Да. Есть вещи, которые принципиально нельзя изменить. Возможно, мое решение выглядит смешно, даже кому-то покажется детским, но я не могу подписаться под тем, с чем я совершенно не согласна.
– Вам не показалось, что вся ситуация нынешнего конкурса пианистов была разыграна по четкому сценарию: к финалу не допускаются сильнейшие, остаются лишь удобные жюри люди…
– Мне трудно сказать. Конкурс есть конкурс. Есть люди, которые играют ярко и слаженно, вам претит эта яркость, не нравится манера их высказывания за роялем, но вы не можете не признавать, что в их игре есть некая целостность. Они “сделаны” от первой до последней ноты, на сцене выдают все, на что способны, хотя вы уверены, что лучше они не сыграют – это их предел.
И еще вы понимаете: все члены жюри будут голосовать “за”, им кажется, что именно такие люди и должны играть в финале. А если вы хотите поддержать человека с перспективой, который, может быть, еще и не раскрылся полностью, то ваша попытка чаще всего обречена на провал – больше одного-двух голосов жюри он не получит.
В финале этого конкурса играли в основном люди первой категории: они уже выложились “на все сто”, и на выступление с оркестром их не хватило. У части из них исполнение было совершенно катастрофическим, некоторые играли просто плохо, а некоторые играли так, как они должны были играть. Поэтому такой финал не был для меня неожиданностью.
– А что было неожиданностью? Результаты второго тура?
В принципе, да. Многие финалисты вызывали у меня много вопросов, но сейчас я не хочу останавливаться на конкретных именах.
Во многих конкурсантах меня изумила поверхностность. Когда вы видите настоящее дарование, то предъявляете к нему гораздо большие требования. Таких дарований в финале не было, и единственное, в чем я виню себя, – это в том, что некоторым из финалистов после второго тура я ставила “плюс”, думая, что с оркестром они будут выглядеть так же прилично и приглаженно, как и раньше.
Но в целом оказалось, что уровень финала был очень посредственным.
– Насколько оправдано присуждение первой премии японской пианистке Аяко Уэхара?
– Меня поразил сам факт присуждения первой премии. Уровень ее пианизма не может соответствовать этой премии – хотя бы потому, что она физически не способна осилить Первый концерт Чайковского. Все-таки, если ты выбираешь этот концерт, то ты должен ему соответствовать. В обратном случае его брать нельзя, у Чайковского есть Второй концерт для фортепиано с оркестром.
Да, у нее бегают пальчики, слышно, что она добросовестная ученица, но не более того… Нельзя давать такую почетную премию лишь за то, что человек более-менее чисто сыграл все ноты и имеет опыт игры с оркестром. Почему ее выбрали, для меня загадка. Вероятно, так представляют себе победителя другие члены жюри.
Я же считаю, что для конкурса было бы лучше, если бы первой премии не было.
– Что же произошло с жюри?
– Проблема в том, что я никогда не участвую в закулисных играх жюри, мне трудно объяснить мотивацию моих коллег. Я не могу ввязываться в эти игры – прежде всего потому, что в конкурсе играло несколько моих студентов. И я, как человек заинтересованный, не считала возможным обсуждать намерения других членов жюри относительно их решения.
Кроме того, процесс голосования – анонимный, и вы узнаете результаты тогда же, когда их узнают участники конкурса.
– Что происходит с российской фортепианной школой? Судя по бесславному выступлению наших участников в финале, сейчас она переживает не лучшие времена.
– Слава богу, это не так. Конечно, нам бы хотелось видеть победителем российского участника – это вполне естественно. Мне бы тоже этого хотелось. Мы настолько привыкли к тому, что должны быть первыми, что пришло время учиться проигрывать. Но почему надо удивляться тому, что в других странах тоже есть хорошие музыканты?
Хотя в этот раз, повторюсь, победителя не было вообще. Отношение к зарубежным участникам в советские времена было другое – довольно настороженное. Для меня было шоком, что предрассудки прошлых лет все еще живы. В жюри был приглашен Дмитрий Башкиров, которому затем было отказано, причем с какой-то абсурдной формулировкой – что-то вроде “залетная птица”, в том смысле, что он давно не преподает в России.
Это смешно! Владимир Крайнев преподает в Ганновере, Евгений Нестеренко – в Вене, поэтому это основание стало всего лишь предлогом. Я считала, что приглашение Башкирова украсило бы конкурс, потому что он никогда не был уличен в закулисных играх. Может, именно по этой причине ему и отказали.
– Как вы видите дальнейшую судьбу Конкурса Чайковского?
– Я пока не представляю. Для того чтобы что-то увидеть, надо после такого испытания постараться забыть о нем на время.
На самом деле я не вижу будущего для этого конкурса. Все, что я могу сказать, – это то, что его репутация на Западе сильно изменилась, и не в лучшую сторону. И я еще долго буду думать, прежде чем советовать своим ученикам принять в нем участие.
Михаил Фихтенгольц, “Известия“