На 83-м году жизни скончалась народная артистка СССР, прима азербайджанской оперы Фирангиз Ахмедова.
Певица умерла в Городской клинической больнице №1, куда была помещена вчера из-за резкого падения кровяного давления…
Три года назад…
Три года назад, 23 сентября, на праздновании 80-летия Фирангиз Ахмедовой в Государственном академическом театре оперы и балета Фидан Гаджиева призналась, что решила стать оперной певицей, услышав партию Нигяр в опере «Кероглу».
«Это был потрясающий спектакль. А исполнение арии Нигяр было просто неповторимым, и сыграло немалую роль в выборе мною профессии»,
— сказала Trend Life солистка Театра оперы и балета Фидан Гаджиева.
Поздравляли оперную певицу в стенах ее родного Театра оперы и балета, которому она отдала 20 лет, с 1950 по 1970-е годы.
«Фирангиз ханым — без преувеличения выдающаяся певица азербайджанского академического искусства, у нее потрясающий голос, поистине золотое сопрано. Будучи великой оперной певицей, она является и замечательным человеком, обладающим высокой внутренней культурой. Фирангиз Ахмедова для всех нас — образец настоящего профессионала»,
— сказал Trend Life директор театра оперы и балеты Акиф Меликов.
Свои поздравления Фирангиз Ахмедовой передали также министр культуры и туризма Абульфас Гараев, а также посол Азербайджана в России Полад Бюбюльоглу.
«Я очень благодарна всем вам за столь теплые слова. Сейчас вокруг столько молодых талантливых оперных певцов, и я счастлива этому. Мой единственный вам наказ: работайте, много работайте над собой и успех придет»,
— сказала, завещая будущим поколениям, Фирангиз Ахмедова.
Народная актриса Азербайджана Фирангиз Ахмедова родилась 23 сентября 1928 года в городе Баку. Обладательница уникального лирико-драматического сопрано исполняла партии в таких операх, как «Кероглу» (Нигяр) У. Гаджибеков, «Шах Исмаил» (Гюльзар) М.Магомаев, «Няргиз» (Няргиз) М. Магомаев, «Севиль» (Севиль, первая исполнительница) Ф. Амиров, «Азад» (Сария) Д.Джахангиров, «Бахадур и Сона» (Сона) С. Алескеров. Ведущие партии исполняла в «Тоске» Пуччини, а в «Мадам Баттерфляй» она предстала перед публикой в роли Чио-Чио-Сан.
С гастролями Фирангиз Ахмедова объездила практически всю территорию бывшего СССР, где ее всегда встречали овациями. Лучшие залы Праги и Братиславы, Варшавы и Софии, Бухареста и Берлина собирали аншлаги, когда на афишах значилось имя Ф.Ахмедовой.
В то время ей было присвоено правительством звание народной артистки СССР и вручена высшая награда — орден Ленина. В 1998 году, на 70-летний юбилей Фирангиз Ахмедовой, Гейдар Алиев лично наградил оперную певицу самой высшей наградой независимого Азербайджана — орденом Славы.
Последнее интервью
Совсем недавно, 3 декабря, Фирангиз Ахмедова дала интервью «Азербайджанским известиям» (www.azerizv.az), которое, к сожалению, стало последним.
— Фирангиз ханым, для многих наших соотечественников ваше имя ассоциируется с тем периодом в истории азербайджанской музыки, который сейчас, по прошествии времени, принято называть «золотым веком» нашего искусства. А чем для вас было то время?
— Знаете, все значительное, великое делается людьми. Джангир Джангиров, Ниязи, Бюльбюль, Рашид Бейбутов, Муслим Магомаев -их имена у всех на слуху, это, так сказать, наши корифеи. И я могу назвать себя счастливым человеком уже только потому, что мне довелось общаться с ними творчески, не говоря уж о том, что напутствовал меня на мое поприще Узеир бек.
Но, помимо корифеев, сколько же в то время было великолепных музыкантов, педагогов, концертмейстеров, по-настоящему преданных своей профессии!
— Тогда давайте подробно о том, как все начиналось, вы ведь не из музыкальной династии?
— Мой отец работал в нефтяной промышленности, коренной бакинец, в свое время учился в Петербурге, русским владел в совершенстве, любил петь русские романсы, а мать была ярой коммунисткой -окончила партшколу, занималась общественной работой. Многие тогда искренне верили в коммунистическую идею; оба мои дяди погибли: один в Гяндже, а другой в Гядябее, когда организовывали там колхозы.
Помню, как уже спустя много лет мы с Люсей Исааковной Ратнер (мать Бэллы Давидович, мой педагог, концертмейстер) поехали посетить могилу ее мужа – он был военным хирургом и похоронен на интернациональном кладбище. С нами была тогда и ее сестра Лия Исааковна. Там же недалеко был похоронен Владимир Козлов, замечательный музыкант, вот мы решили отдать поклон и ему, идем по дороге, и вдруг я вижу могилы моей бабушки и дяди…
У мамы было много подруг, они часто бывали у нас дома, среди них – Нина Николаевна, которая преподавала ботанику в музыкальном училище имени Асафа Зейналлы. А я с маленьких лет очень любила петь, особенно перед гостями. И вот эта самая Нина Николаевна, услышав, как я пою, воскликнула, что меня нужно обязательно показать музыкантам-профессионалам. Вот так я попала в училище, директором тогда была Тамара Гаджиевна Рагимова.
— То есть первое музыкальное образование вы получили в училище?
— Именно так, до этого не было никакой музыкальной школы. Но какие педагоги были у меня! Чего стоила одна только Маргарита Александровна Колотова -высокая, статная, с голубыми глазами, она была воплощением того самого отношения к профессии, которое предполагало особую ответственность, ощущение серьезности, значимости того, чем ты занимаешься.
Музыкальную теорию нам преподавала Элла Марковна Никомарова. По камерному пению со мной занимался Владимир Козлов как пианист-концертмейстер. Как он умел объяснять! Романсы Чайковского, Рахманинова мы проходили «от» и «до»…
— Да, недаром имя Козлова увековечил Кара Караев, посвятив ему свою скрипичную сонату. А ваши первые шаги на сцене?
— О, это было не сразу. Сначала была хор при Азербайджанском радиокомитете. Однажды кто-то из ребят, студентов училища, сказал мне: «Фирангиз, знаешь, что сейчас идет набор в хор Госрадио, иди, попробуй, с твоим голосом тебя сразу примут». И действительно, меня сразу приняли солисткой.
Руководителем этого коллектива был Джангир Джангиров, но в то время он находился в Иране, и занимался с нами Гаджибаба Алиев. Одним словом, я стала ходить на работу, но дома сказать об этом побоялась, так как мой отец лелеял мысль, что я все-таки стану врачом, а музыка останется как хобби. Из домашних о хоре я рассказала только брату, кстати, он был видным комсомольским работником.
Но, как говорится, все тайное в конце концов становится явным. Как-то раз концерт с моим участием в качестве солистки хора должен был транслироваться по радио. Я попросила брата устроить так, чтобы они послушали эту передачу вместе с отцом. И вот, как он мне после рассказал, объявляют песню и мое имя. Папа спрашивает у брата: «Бу хансы Фрянгиздир, бизим Фрянгиз?»
Конечно, стал возмущаться, что от него это все скрыли, но, как я теперь понимаю, в глубине души ему было приятно. Короче, прихожу я домой после этой трансляции, что называется, ни жива, ни мертва, вхожу в комнату, папа сидит во главе стола (у нас так в семье заведено было, отца очень уважали), стал меня допрашивать, как это я могла скрыть от него такой важный факт.
Тут мой брат включился, употребив все свое красноречие комсомольского вожака: «Каждый человек имеет право на свой выбор, давайте не будем ей мешать» и т.д. и т.п. Короче говоря, в конце отец совсем уже другим тоном сказал: «А вообще-то голос у тебя хороший».
— А потом была консерватория?
— О, это тоже интересная история. У меня в училище была подруга Рафига Рзаева. Ее сестра училась в консерватории на композиторском факультете, и вот она обратилась ко мне с просьбой: «Моя сестра написала романс на стихи Низами и должна показать своему педагогу. Не могла бы ты его исполнить?». Я, конечно, согласилась.
На следующий день в назначенное время прихожу в консерваторию, Агабаджи (сестра Рафиги) просит меня подождать немного и через минут десять говорит: «Теперь можешь зайти». И что вы думаете, захожу и вижу: сидит за столом Узеир бек, а ученица его была, как вы догадались, Агабаджи Рзаева. Хорошо, я не растерялась, стала петь, а он меня на половине остановил и стал расспрашивать, кто я, где учусь. А потом говорит: «Забирай свои документы из училища, будешь учиться в консерватории».
У него тогда была секретарша, все ее называли Эличка, интеллигентная, добросердечная женщина. Так вот он поручил меня ей. И ей пришлось изрядно повозиться с моим оформлением, так как Тамара Гаджиевна, директор училища, никак не хотела отдавать документы, в конце концов было решено, что я два года буду учиться на подготовительном.
К счастью, Маргарита Александровна преподавала и в консерватории, так что педагога по специальности мне менять не пришлось. А что касается преподавателей по теоретическим дисциплинам, то многие из них остались в памяти на всю жизнь, например, Хуршид ханым Агаева -интеллигентная, элегантная, она была образцом утонченности и вкуса. Таких сейчас, наверное, и нет.
— А с Джангировым как познакомились?
— Прихожу как-то утром на репетицию хора и вижу, что все взбудоражены, счастливы, оказывается, вернулся из Ирана Джангиров. Спрашивает: «Фирянгиз кимдир?» Меня же на работу без него приняли. Прослушал и говорит: «Сянин йахшы сясин вар»… Я же говорю, что считаю себя счастливым человеком: ощущать поддержку таких людей -это дорогого стоит.
— Тем не менее в хоре вы долго не задержались?
— Да, это было на втором курсе консерватории. Готовился правительственный концерт, режиссером которого был директор оперного театра Исмаил Идаятзаде, и он выбрал меня для участия в нем с арией Нигяр; а спустя некоторое время меня вызвал его заместитель Гинзбург и сказал: «Есть решение принять вас солисткой в наш театр». Вот так я ушла из капеллы…
В театре же на первых порах мне не давали никаких партий. Правда, были уроки с такими высоко профессиональными концертмейстерами, как Люся Исааковна Ратнер, Роза Межерицкая, определенную роль в формировании моего музыкантского облика сыграла Ида Ароновна Львович. Одним словом, прекрасная школа. И все-таки было обидно, что в театр взяли, а петь не дают.
С другой стороны, если так посмотреть, я была еще неопытной девчонкой, а в театре работали тогда шесть сопрано, среди них Сона Мустафаева, Тата Багирова, Мария Титаренко. Тогда в театре пела еще Фатьма Мухтарова (меццо-сопрано); как-то я встретила ее на улице, и она так доверительно ко мне обращается: «У тебя такой голос, никого не слушай, иди своей дорогой…».
— Ваша первая роль на сцене?
— Наргиз в одноименной опере Муслима Магомаева. Это было начало 50-х. Каждый год оперный сезон открывался «Кероглу», а тут решили поставить «Наргиз». Помню, как Гусейнага Хаджибабабеков, игравший Алияра, возлюбленного Наргиз, кричал со сцены: «С ней невозможно играть, она не дает до себя дотронуться!» Потом была Гюльзар из «Шах Исмаила», короче говоря, постепенно мне начали давать роли. Ну а вскоре в театр пришел главным дирижером и художественным руководителем Ниязи – вот это была личность!
Многие сейчас вспоминают, какой у него был трудный характер, непредсказуемый, вспыльчивый, а я бы сказала так -весь его тяжелый характер заключался в том, что он не выносил бездарностей, вот и все. А скольким людям он оказывал поддержку! Я очень многим в музыке обязана именно ему -он был и дирижером, и педагогом -учил самой музыкой, фразировкой, интонацией…
Однажды, это было как раз в начале моей работы в театре, то есть я была еще девчонкой, мне сказали, что я должна на филармоническом концерте спеть «Олкям» Асафа Зейналлы. Прихожу в назначенное время в филармонию, вижу: стоят Шовкет Алекперова, Рашид Бейбутов, короче, забилась где-то в уголочке. Вдруг вижу -идет Ниязи (он всегда ходил в окружении свиты из музыкантов), сделав вид, что не ожидал меня здесь увидеть (хотя, как потом выяснилось, это была именно его инициатива), спрашивает: «А ты что тут делаешь?» И тут же дает распоряжение библиотекарю филармонии принести ноты. У меня аж поджилки затряслись: «Как без репетиции петь с оркестром!» А он мне говорит: «Не волнуйся, с Ниязи ты споешь!» И что вы думаете -я спела -вот так он умел аккомпанировать и в то же время вести певца за собой…
Мы с ним впоследствии много гастролировали, объездили многие города СССР. Один раз произошел такой курьезный случай. Как-то мы выступали в Ереване с оперой «Севиль». Там есть сцена встречи Севиль с сыном: тот бросается к ней с криком: «Мама, мама».
Так вот мальчик, который его изображал, оказался довольно рослым, и он так меня обнял, что я упала, ударившись головой о колонну, спасло то, что на мне был парик. Я краешком глаза увидела ужас на лице Ниязи (потом он рассказывал: «Еля билдим, гыз юлдц»), но когда я поднялась, оркестр подхватил нужную реплику, и все прошло, как будто ничего не случилось.
— Наверное, таких курьезов было достаточно за время вашей театральной жизни?
— Да, бывали… Один из таких случаев связан с той же оперой «Севиль». Там же драма главных героев развертывается на фоне революционных событий -за сценой шагают демонстранты, распевающие революционные песни, слышна стрельба. Спектакль, о котором идет речь, был так называемой «обкаткой», репетицией перед декадой азербайджанского искусства в Москве.
В первых рядах партера сидели высокопоставленные чиновники и наша интеллигенция. И вот я пою знаменитую арию в третьем действии, ту самую, где героиня изливает свои страдания по поводу разлуки с сыном, а за моей спиной, оказывается, начался настоящий пожар. Дело в том, что в реквизиторском цехе для этой сцены использовалось настоящее ружье, была у нас такая Полина, которая из него в нужный момент стреляла, и каким-то образом от выстрела загорелся занавес.
Я поняла, что случилось неладное, только когда заметила, что люди из первых рядов начали убегать, затем увидела, как поднял руку Ниязи: мол, продолжай, так что арию я все-таки допела… Знаете, театр ведь -это особый мир, всякое может случиться. Однажды во время спектакля кто-то выпустил на сцену кошку, так мне суфлер тихо так говорит из своей будки: «За тобой кошка гуляет, не обращай внимания».
— Вам довелось петь со многими корифеями нашего искусства, наверное, это было очень интересно, но в то же время непросто…
— С каждым из них выстраивались свои отношения. Например, встреча с Бюльбюлем произошла во время подготовки оперы «Даиси» Захарии Палиашвили, режиссером спектакля был Шамси Бадалбейли (кстати, в Тбилиси наш спектакль прошел «на ура», из зала даже раздавались крики: «Приезжайте к нам еще!»)
Так вот перед нашими гастролями был общественный просмотр в Баку, на котором присутствовала вся музыкальная элита, в том числе и Бюльбюль. И что вы думаете, во время обсуждения Бюльбюль, которому первому дали слово, во всеуслышание заявляет: «Отныне я буду петь только с Фирангиз Ахмедовой», конечно, для всех эти слова явились полной неожиданностью. И мы действительно потом пели вместе в «Кероглу». Конечно, я ужасно волновалась -думала о том, чтобы хоть как-то соответствовать его уровню.
С Рашидом Бейбутовым мы пели в «Севиль», и это был совсем другой тип отношений, можно сказать, творческое содружество: иногда я ему на что-то указывала: «Рашид, может, здесь ты сделаешь какие-то мелизмы, у тебя это так хорошо получается» или, наоборот, он мне: «Фирангиз, давай, ты эту фразу спой так-то и так-то», одним словом, прислушивались друг к другу.
Ну а Муслим Магомаев – это был просто божий дар. У него было все – голос, внешность, энергетика. Он не пел, он не играл, он просто жил на сцене. Не удержусь, чтобы не вспомнить такой случай. Это было на гастролях в Сочи. Давали «Тоску» Пуччини, и он играл Скарпиа. К театру невозможно было подступиться -имя его тогда уже гремело по Союзу.
И что вы думаете – идет второй акт, знаменитая сцена, где Тоска убивает Скарпиа. Я вонзаю в него нож (разумеется, бутафорский), и вдруг, к моему ужасу, на меня брызнула кровь: оказывается, он привез из Италии специальное приспособление с красной водой. Помню, единственное, что у меня мелькнуло в голове: «Не может быть, нож ведь деревянный». Вот такой это был артист, с большой буквы, непредсказуемый, азартный… Он после этого очень долго извинялся… И душа у него была великая…
— На сцене нашего театра вы исполняли все партии лирико-драматического сопрано, и про вас рассказывают, что вы были безотказны, если нужно было срочно заменить ту или иную солистку.
— Да, такое случалось: бывало, что утром пела в «Аршин мал алане», а вечером -в «Севиль», да что сказать, в день, когда я узнала о тяжелой болезни моей матери и должна была срочно вылетать в Москву, мне пришлось вечером заменять кого-то в спектакле, который шел в Сумгайыте.
— Фирангиз ханым, вы ведь в свое время были не только ведущей солисткой театра, но и депутатом Верховного Совета, причем не только Азербайджана, но и СССР. Не мешала ли общественная работа творчеству?
— Что вам сказать, во-первых, это было очень почетно, во-вторых, по складу своего характера я всегда была человеком очень активным, деятельным, общительным, в этом тоже было какое-то удовольствие -помогать людям, ходить, добиваться чего-то.
Помните, что Узеир бек сказал, когда его выбрали депутатом? «Кто такой депутат – слуга народа, так что считайте меня своим слугой»…
Я сначала ведь была депутатом в Бакинском городском совете, а потом уже в СССР – от Нахчывана. Ко мне часто приезжали с просьбами. Как-то раз звонок в дверь. Муж говорит: «К тебе трое мужиков», а мы жили в однокомнатной квартире. Ну, конечно, я их приняла, выслушала. Жаловались, что у них в колхозе нет электричества, в то время как в соседнем Иране есть (через границу же видно), нет грузовых машин, проблемы с артезианскими колодцами…
Конечно, я старалась помогать, ходила по министерствам, многое удавалось сделать. Ну и сама ездила на встречи с избирателями. Помню, как в первый мой приезд меня потрясла торжественность, с которой меня встретили: сначала три ашуга с песнями, потом вижу -идут пограничники и отдают мне честь; у меня прямо-таки глаза на лоб полезли от удивления, а мне говорят: «Видите, они уже вас любят». Помню, как на огромных каблуках шагала прямо по хлопковым полям, через арыки. Потом, как водится, собрание с длинным докладом председателя и в конце вопросы, просьбы.