Александр Чайковский, народный артист России, композитор:
— Вагнер — великий композитор. Я очень его люблю, и, пожалуй, больше всего мне нравятся оперы «Парсифаль» и «Летучий голландец». Считаю, что он, а также Сергей Прокофьев являются достойными уважения примерами отношения к литературе. Вагнер обладал огромным художественным талантом и сам писал либретто для своих опер. И читал их: до него никто этого не делал.
Что касается музыки — можно говорить о гигантских размерах его опер, но для того времени, когда Германии необходимо было объединение, может быть, нужны были именно такие историко-фольклорные оперы. Это было злободневно, и Вагнер это почувствовал. К сожалению, многие современные режиссеры из-за большой протяженности его опер загромождают сцену лишними деталями, пытаясь скрасить затянутость. Но это отвлекает от главного — от музыки.
Многие, в том числе композиторы, считают, что симфонические фрагменты удавались Вагнеру лучше вокальных. Не соглашусь — у него есть тончайшие психологические находки и в оркестре, и у солистов-вокалистов. Главное, что он разбудил весь мир, — влияние Вагнера испытали прежде всего Рихард Штраус, а также Н.А. Римский-Корсаков, А.К. Лядов… Кого-то, может, Вагнер даже подавил своей грандиозностью. Его творчество — огромный столп в истории музыки.
Печально, что многие современные молодые композиторы обходят его вниманием и не знают его. Жаль также, что у нас, за исключением Мариинского театра, Вагнера почти не ставят. И, кстати, это отношение начинается с учебы — певцы в консерватории не поют Вагнера. Конечно, у него сложные партии, для этого требуется физическая подготовленность. Но Вагнер обойдется без российских певцов, а они без него нет. Сегодня у нас очень ощущается отсутствие вагнеровских и штраусовских певцов.
Любимой оперой Николая II была «Гибель богов»… Кстати, до 1920–1930 годов Вагнера в России ставили, в том числе в первые годы ñоветской власти.
Мое знакомство с его музыкой произошло рано: мой покойный отец играл клавиры Вагнера. Потом последовало безумное заучивание его опер в консерватории. Все изменило «Кольцо нибелунгов» в 1975 году на гастролях Шведской оперы, потом Большой театр поставил «Золото Рейна» с Ю.И. Симоновым. Когда я увидел эти оперы живьем, слушал и наслаждался. И если Вагнер и не стал моим любимым композитором, то я начал его изучать. Во время моей работы в Мариинском театре советником Валерия Гергиева были поставлены все оперы, кроме «Тангейзера». Тогда я полюбил его музыку. Все-таки Вагнер раскрывается именно в опере: в записи многое теряется, ведь он старался очень подробно осветить все истории на сцене, и наблюдать это — огромное психологическое удовольствие. За два года я не пропустил ни одной репетиции и спектакля «Парсифаля» в Мариинском театре. Однажды я слушал его пять дней подряд — и это уже становится потребностью. Там есть невероятные красоты, и каждый раз ждешь — когда они прозвучат.
Это фантастика.
Александр Титель, народный артист России, художественный руководитель и главный режиссер Оперной труппы Московского академического музыкального театра им. Станиславского и Немировича-Данченко:
Я никогда не ставил Вагнера, но, конечно, обдумывал возможные постановки и «примерял» их к нашему театру.
Оперы Вагнера — это особый мир, особый оазис, которому нельзя подражать, потому что все подражатели тут же становятся заметны. Все оркестровые приемы были обусловлены у Вагнера эпическим содержанием, и все эти огромные бесконечные дуэты возможны только у него. Так он слышал некий идеальный мир. И этот мир подходил для него. Есть композиторы, которые рассказывают про нашу жизнь. А есть те, кто пишет не о ней, но их произведения замечательно опосредованно связаны с нашей жизнью — возьмем музыку эпохи барокко, оперы Монтеверди.
Вообще опера — это всегда некая божественная история, и Вагнер этой божественности очень соответствует. Но есть и крайность — когда его оперы разыгрываются в некоторых космических пространствах между богами и титанами. Не стоит забывать, что Вагнер жил в разделенной на княжества Германии, и он-то слышал «соседей по квартире». Атмосфера, в которой он жил, тоже входит в его оперы — там есть немецкая семья со своими немецкими и общеевропейскими проблемами.