Когда я подошла к Славе со скромным намерением взять первое в своей жизни журналистское интервью (дело было осенью 1963 года), то он принялся с необыкновенным энтузиазмом рассказывать об этой «волшебной цепочке» взаимовлияния композиторов, связующим звеном в которой стала ЕГО ВИОЛОНЧЕЛЬ.
“Парадокс в том, что я специально не старался побудить композиторов писать для виолончели,
– с некой вызывающей скромностью (а может быть, и не без кокетства! ) говорил «любимец муз» Слава Ростропович.
– Просто, общаясь с мастерами-композиторами, мне, конечно, страстно хотелось играть их музыку, и я задумывался о путях развития и состоянии виолончельной литературы…
Новое всегда меня волновало. Еще студентом я играл новый виолончельный концерт Рейнгольда Морицевича Глиэра, с которым меня познакомил отец еще в 1939 году, когда композитор пришел к нам однажды в гости. Мне было 12 лет, и помню, как я сразу был ошарашен видом его … бровей – длинноволосых и лохматых.
Через много лет, уже завершая консерваторию в 1946-м, я играл Концерт для виолончели Глиэра на классном вечере Семена Матвеевича Козолупова в Малом зале, а позднее и в Зале Чайковского, с оркестром. Глиэр любил дирижировать своими сочинениями, и мы неоднократно играли его концерт в Ленинграде, Свердловске, Риге, Таллинне, Харькове…
– Жаль, я тогда уже не жила в моем родном Харькове! – невольно вырвалось у меня. – Но расскажи об обещанной «волшебной цепочке».
– Вот она и началась, собственно говоря, с Глиэра; у него оказалась «легкая рука». И вскоре я выучил концерт Николая Яковлевича Мясковского. Исполнение понравилось автору, и он решил написать сонату. Когда я играл ее в первый раз, послушать пришел Прокофьев – они дружили с Мясковским…
– И, кстати, оба учились у Глиэра! – невольно вспомнила я.
– Сергей Сергеевич, в свою очередь, написал сонату, которую мы исполнили с Рихтером. А потом началась его капитальная работа над Симфонией-концертом, которую ты слышала.
Слава ни словом не обмолвился о своем соавторском участии в работе над Симфонией-концертом, и я не стала его «пытать». Заметила только:
– Говорят, в Симфонию-концерт влюбился Шостакович?
– О том, что Дмитрий Дмитриевич написал Первый виолончельный концерт, я узнал из газет, – воскликнул Ростропович, как бы давая понять, что не имеет доступа в «лабораторию» Шостаковича, – и в интервью говорилось, что концерт вдохновлен музыкой Прокофьева…
А потом «цепочка» потянулась в зарубежные страны. Концерт Шостаковича в моем исполнении услышал в Лондоне Бенджамин Бриттен и вскоре сочинил для меня сонату, а потом и Симфонию для виолончели с оркестром…
Слава еще многое рассказывал о новых сочинениях для виолончели (ему посвященных!) Хачатуряна, Вайнберга, Бориса Чайковского, Бабаджаняна, Шапорина, Шебалина, Книппера, Голубева… А в заключение разговора вдруг с «мефистофельским» смешком заявил:
– Я презираю тех виолончелистов, которые жили во времена Моцарта и не «выжали» из него ни одного произведения для виолончели. Ни одного! И тех, кто не побудил Бетховена или Брамса создать хотя бы по одному концерту для виолончели…
Так он «саморазоблачился» и в мгновение ока уничтожил свой кокетливый парадокс о том, что он «специально не старался побудить композиторов писать для виолончели». Вот и пойми этого скромного «служителя муз» Славу Ростроповича, взъерошившего весь композиторский мир!
Через несколько лет после нашего интервью Бриттен написал еще одно сочинение для Ростроповича – сюиту для виолончели соло, которую Мстислав исполнил в Англии, в 1968 году, на традиционном музыкальном фестивале в Олдборо. А потом рассказывал:
– Я давно учусь у Бриттена, это чудесный музыкант. Его эрудиция, знания, его сочинения в различных жанрах вызывают восхищение. Некоторое время тому назад я выучил сольную сюиту Бриттена. Он там такое «натворил», так расширил возможности инструмента, что пришлось пройти заново курс своеобразной музыкальной школы.
Не помню, кто рассказал мне такую легенду из серии «Ростропович и его композиторы». Однажды Бриттен сказал Ростроповичу: «Хочу, чтобы ты один играл мои сочинения в течение двух лет». На что артист ответил: «Прошу предоставить мне право первого исполнения на то время, какое длится сочинение».
Другая легенда из этой серии связана уже с музыкой Шостаковича:
– Я с восхищением играю Второй концерт Шостаковича, – увлеченно рассказывал мне Слава. – Его длительность – тридцать восемь минут. На тридцать девятой хочу, чтобы все его играли – сотни виолончелистов. Только тогда композиторы пойдут дальше, станут искать новые формы и качества инструмента.
Ну, чем не альтруист? Чем не пропагандист – агитатор – этот неугомонный музыкант – «добытчик», непрерывно зовущий к эксперименту, к новой музыке, к новому исполнительскому стилю!
Тамара Грум-Гржимайло. Из книги «Ростропович и его современники»