Прошедший летом XV Международный конкурс имени Чайковского ознаменовался рождением на небосклоне классического фортепианного исполнительства новой звезды – французского пианиста Люки Дебарга.
Одновременно мы стали свидетелями любопытного явления – массового кипения страстей, кипения, накал которого если и не достигает степени футбольного, то заставляет задуматься о параллелях.
Прежде всего, получилось так, что Дебарг со своими знаменитыми Метнером и Равелем неожиданно стал связующим звеном между миром высоколобого академизма и миром простого человека, человека с улицы. Доподлинно, с именами и местами действия, известно о происшествиях, когда люди, бесконечно далекие от всяческих “шульбертов”, застывали, как громом пораженные, случайно услышав включенную запись второго тура на Медичи ТВ, не могли оторваться от монитора до конца, а потом наставал черед бесконечных переслушиваний.
В соцсетях изобиловали комментарии типа: “да я и Моцарта-то не очень, а тут Метнер! кто это такой?” Любопытно было бы проследить динамику продаж клавишных инструментов в магазинах – опять-таки, доподлинно известно о том, как под влиянием все тех же Метнера и Равеля кто-то вспоминал, как когда-то учился в музыкальной школе или даже просто хотел учиться, да не сложилось. Тогда. Зато может сложиться теперь!
Мы вспомнили, как сказал Березовский, что рояль – это король инструментов. Мы начали интересоваться пианистами вообще и ходить их слушать. Мы осознали, что музыкальный язык академизма по сути мало чем отличается от языка песен и музыки к фильмам. Тысячи людей были в восторге, когда обнаружили, что и они могут понимать его и что это здорово.
Конечно, ключевую роль здесь сыграл интернет, прямые трансляции и доступность архивов на Медичи. Ничего бы не было, если бы аудитория ограничивалась только залом и 15-минутными выпусками на канале “Культура”, как это бывало в прежние времена.
Одновременно преподаватель Дебарга в Париже, которая очень кстати оказалась русской, – и мало того, что русской, а ещё и такой, которую в свое время знало пол-Москвы – выступила с интервью, полном таких трогательных подробностей, что публика застонала от умиления. Кажется, весь рунет захотел усыновить его, влюбленного в русскую культуру и изнывающего без собственного рояля в неприветливом Париже.
Часть профессионалов, зрящих в корень или полагающих, что зрит, немедленно возопила, что всё это дурной пиар и нечестные приемы, но, между тем, ни одна из поразительных деталей, рассказанных Реной Шерешевской, до сих пор не опровергнута, а дело было сделано в одночасье – между Дебаргом и публикой образовалось что-то вроде личной связи, множество людей приняло его вдруг близко к сердцу – как человека, не только как музыканта.
Дров в костер добавило получение последнего места среди шести финалистов. Напрасно члены жюри объясняли, почему так, указывали, что играть в финале конкурса Чайковского – уже невероятное достижение для недавнего любителя, напоминали, что первое место – это огромная нагрузка, к которой, возможно, не готов человек, не сидевший с трех лет за роялем.
Беспомощные оправдания! Публика обиделась за того, кто вернул ей своей музыкой вкус к жизни и красоте, а заодно добавил самоуважения. И хотя всё это уже было – противостояние “публика-жюри” обычное дело на статусных конкурсах – у нас это было искренне, на полном серьезе и как впервые.
Личное обаяние молодого человека дополнило картину. В нём, попадись он на улице, никак не заподозришь вдохновенного поэта фортепиано. Внешность ботаника, двухметровый рост, математические очки – с одной стороны, и “Ундина” Равеля, почти ощутимо окатывающая тебя холодной волной, с другой – мыслимо ли это? Совместимо ли?
Первый же послеконкурсный концерт Дебарга, который, к досаде влюбленной Москвы, состоялся в Петербурге, принял на себя всю волну энтузиазма. Лишний билет спрашивали от Театральной площади, а спешно организованная интернет-трансляция не выдерживала нагрузки. Команду собеседников, призванную развлекать зрителей в перерыве и довольно бестактно беседовавшую о ком угодно, только не о герое вечера, едва ли не линчевали в соцсетях.
Соцсетях, в которых, собственно, и начала жить своей жизнью свежерожденная слава. Семь тысяч подписчиков на фейсбуке, два тысячных сообщества Вконтакте, бесчисленные селфи с Дебаргом в инстаграмме – кто только не успел с ним сняться тогда в обеих столицах! и всё немедленно разлеталось на весь интернет, вместе с вестями о том, что кто-то столкнулся с ним у Мариинки перед концертом, кто-то случайно попал в один Сапсан – казалось, что он везде и знаком со всеми.
Записи МедичиТВ были немедленно порезаны на ролики и силами энтузиастов перезалиты на youtube. Пикантности добавляло то, что сам Дебарг не был замечен ни в каком личном присутствии в интернете. В это сложно поверить, когда речь идет о молодом человеке, который, по его собственным словам, вырос с mp3 плеером в кармане, но это так. У него до сих пор нет сайта и нет никакого аккаунта нигде, а та самая страница на фейсбуке, где семь тысяч лайков, ведется не им, а каким-то третьим лицом.
Насколько сознательно это делается, ведомо только одному Дебаргу (на публику он отговаривается недостатком времени), но это, конечно, тоже подогревает любопытство, поскольку приподнимает молодого пианиста над повседневностью. Новейший вид славы – слава интернет-анахорета…
Нельзя сказать, чтобы Дебарг оставил огонь любви своих поклонников вообще без пищи: он принялся раздавать интервью. Если тот самый кипящий энтузиазм, который выплеснулся на него 14 июля, в день взятия Бастилии, в Мариинском театре, можно было подогреть ещё сильнее, то он это сделал – благо, все его интервью даже на иностранных языках оказывались переведенными на русский максимум через сутки.
В очередной раз публика ахнула от новости, что он работал в супермаркете: никто не мог поверить и списывали на журналистов, пока он не подтвердил это сам, от первого лица, вместе с уточнением “два года на полставки”. Водопад нетривиальных мыслей, из которых самая запоминающаяся, пожалуй, та, что музыку он ставит выше композиторов. Фейерверк музыкальной и общей эрудиции. Некоторые имена, названные им, интервьюеры даже не могли правильно повторить – например, французского писателя Бернаноса.
В часовой беседе он может походя сослаться на испанского философа семнадцатого века… у всех на глазах в реальном времени он собственными руками творил образ себя – интеллектуала, музыканта, замечательного парня, и чем дальше это заходило, тем более нарастала тревога, не обнаружится ли за всем этим пустота, поскольку всё это казалось слишком хорошо, чтобы быть правдой.
Москва, покинутая им сразу после конкурса, томительно ждала его первого концерта, тем более, что были заявлены новые произведения, не входившие в конкурсную программу. К 18 сентября напряжение достигло апогея. Цены у перекупщиков доходили до каких-то невиданных в мире классики величин, а в набитом до потолка БЗК, казалось, можно было зажигать спички прямо из воздуха, от атмосферного электричества.
Кто пришёл на этот концерт? Очень много профессионалов, без сомнения, но и те, для которых “какой там Метнер, когда и Моцарт-то не очень”, тоже, похоже, дождались своего часа. Несмотря на необычный шум в зале, состоящий из звонков невыключенных телефонов, скрипящих дверей, детского и взрослого кашля, концерт благополучно состоялся и был покрыт овациями и цветами.
Нашли ли там музыкальные неофиты дебарговского призыва то, что искали – остается неизвестным, но, судя по тому, что на последующие концерты билеты стало возможно хоть и с трудом, но купить, какая-то часть из них схлынула. К облегчению, похоже, самого Дебарга, который не без неловкости высказался однажды насчет того, что имеет место “псикоз де масс” и что он неминуемо пройдёт.
Что же касается обычной академической публики, то в ней обособилась часть, достаточно многочисленная, по отношению к которой остальные крутят пальцем у виска и и от которой благовоспитанно дистанцируются. На памяти нашего поколения такое происходит впервые, несмотря на то, что ничего принципиально нового здесь нет.
Когда речь идет о ярких личностях, то всегда есть те, кто говорит “пророк”, и те, кто парирует “пустышка”. Есть и исторические примеры. “Он не кусается?” – спросил у присутствующих Джон Фильд, послушав однажды Листа. Интересно, что ему ответили поклонники Листа (надо думать, они там были). Покрылись ли они красными пятнами? Не захотел ли кто-то из них отвесить Фильду оплеуху?
Если бы дело происходило в наши дни, то такой вопросик спровоцировал бы тред на тысячу комментариев со взаимными обвинениями: с одной стороны, в глухоте, а с другой – в фанатизме, после чего кто-то создал бы себе отдельную площадку. Это всегда было так, но сейчас, благодаря интернету, всё это происходит у всех на виду, и мы можем лично участвовать. Если, конечно, нас допустят: например, группа Вконтакте, где сосредоточены самые ярые дебаргисты, закрытая, и там не приемлется, как ревниво пишут вокруг, никакая критика.
Некорректные комментарии удаляются, а “корректность высказывания определяется администрацией” (подлинная цитата из тамошних правил). Это может нравиться или нет, но факт остается фактом: когда чья-то игра становится частью твоего внутреннего мира, то любая критика воспринимается как покушение на его целостность.
Добавим сюда ещё и то прискорбное обстоятельство , что никакой критики, которая заслуживала бы этого названия, на горизонте не видно. Есть более или менее мастерское изложение личных впечатлений, но когда Дебарга желают ругать, то чаще всего дело сводится к тому, что критикующий указывает на несоответствие его своим собственным представлениям.
Неудивительно, что поклонники стараются обезопасить свою среду от прикосновения в лучшем случае холодных, а в худшем – враждебных рук.
Что будет дальше? И, главное, заслуживает ли сам Дебарг всех этих страстей? Он ещё так молод, он нестабилен, ему ещё надо учиться… Событие ли он мирового масштаба или событие личной жизни какого-то круга? Поживём – увидим.
Последние его концерты, с уверенным и вдохновенным концертом Рахманинова, с сонатой Моцарта, точно рождающейся из первой ноты с форшлагом, как из крика раненой птицы, с его собственной сонатой, которую публика напевала, выходя из зала – оставляют очень серьезную надежду.
Надежда Ридер