Путевые заметки певца Владимира Байкова, исполнителя роли Юрия Живаго в опере Антона Лубченко “Доктор Живаго”, борт А320, Мюнхен-Москва, 30-31 января 2015 года.
Нахожу необходимым прокомментировать совершенно ненормальную ситуацию, сложившуюся в российских СМИ вокруг имени Сильвиу Пуркарете, румынского режиссёра, поставившего оперу «Доктор Живаго» композитора Антона Лубченко в оперном театре немецкого города Регенсбурга.
Ситуация, сложившаяся вокруг постановки Сильвиу Пуркарете оперы Антона Лубченко “Доктор Живаго” в Ригенсбурге живо напоминает мне травлю Бориса Леонидовича Пастернака, развернувшуюся в Советском Союзе после выхода в свет романа «Доктор Живаго». Видимо, «Доктору Живаго» – как сюжету – на роду написано становиться центром громких скандалов.
Лично у меня лживое и подлое обсуждение постановки Сильвиу, которую в России в глаза никто не видел, вызвало глубокое отвращение. Кроме того, эта ситуация напрямую касалась и меня, как исполнителя заглавной партии оперы, потому что возникает вопрос: почему же сами исполнители оперы молчали и не призывали «грудью встать за Родину» и «дать отпор грязным европейцам»?
Для меня самым уродливым во всём этом являются не действия российских ангажированных СМИ, а комментарии многих и многих людей, в первую очередь в русскоязычном Facebook, с упоением включившихся в эту позорную кампанию и гневно восклицающих: «Держитесь!», «Не сдавайтесь!», «Позор европейскому режиссёру!», «Правильно! Давно пора прекратить…»
Одно это с совершенно пугающей точностью производит впечатление вернувшегося 1956 года, когда трудящиеся массы вопили «Не читал, но осуждаю». В данном случае: «Не видел спектакля, но осуждаю». И тут же в голове всплывает знаменитый афоризм: «Патриотизм — последнее прибежище негодяев». Ничего не меняется годами, десятилетиями и веками.
Скажу и о том, что ни один корреспондент российских телевизионных каналов, находившийся в Регенсбурге, не подошёл ко мне с тем, чтобы взять хоть самое коротенькое интервью. И это понятно: они понимали, что я скажу абсолютно не то, что им нужно, а отклоняться от «генеральной линии партии» им строго-настрого запрещено, да и сами они наверняка боятся об этом даже подумать.
В результате интервью давали исполнители второстепенных ролей, а сам Живаго остался за кадром… И хорошо, потому что участвовать в этом позоре было бы отвратительно. К тому же, я неоднократно сталкивался с тем, как сильно высказанные мной соображения могут быть извращены журналистами. Кстати, с этим же столкнулся и один из моих коллег, пытавшийся объективно высказать своё мнение по поводу этой постановки. Увидев готовый репортаж на экране, он понял, что из всех его слов было взято только то, что «было нужно».
Я работал с Сильвиу Пуркарете с 8-го декабря 2014 года, с первого дня постановки, и вообще являюсь единственным участником постановки, ни на день не покинувшим Регенсбург с начала репетиций и до дня премьеры. Для меня совершенно ясно, что у Пуркарете и в мыслях не было каким-то образом оскорблять Россию. Напротив, Сильвиу — фанатик русской культуры. Обожает Булгакова, Чехова. «Мастер и Маргарита» и многие другие шедевры русской литературы он знает чуть ли не наизусть.
Самые любимые его режиссёры — Андрей Тарковский и Элем Климов. А вот американскую экранизацию «Доктора Живаго» Сильвиу не приемлет, и я был очень рад, когда он сказал мне, что американский фильм абсолютно неадекватен роману Пастернака. Было понятно, что он в любом случае собирался идти от музыки оперы и от романа.
В первую неделю наших репетиций я понял, что Сильвиу старается осмыслить некоторые несовпадения сюжета романа и либретто оперы. Например, он обсуждал со мной образ Стрельникова, потому что Стрельников в опере — это совсем не тот Стрельников-Антипов, которого создал Пастернак.
В романе Пастернака Стрельников — сильнейшая личность, импульсивный, образованный (вернее, самообразованный), бесстрашный, решительный человек. В опере же нет Стрельникова «в чистом виде», в его образе присутствуют и черты Ливерия Микулицына, к тому же он балуется кокаином.
Жена Юрия Живаго, Антонина Александровна Громеко, лишь упоминается в опере, но отсутствует как действующее лицо. Как я понимаю, все эти упрощения были необходимы для компактности либретто, иначе было бы невозможно втиснуть весь роман в оперу.
Самое главное — в опере есть сцена визита Комаровского в Юрятин, когда он забирает Лару и увозит её с собой. То есть тема взаимоотношений Лары, Живаго и Комаровского сохранена. Вероятно поэтому приезд Комаровского был поставлен быстро и остроумно.
Сильвиу говорил мне, что из всего романа (и оперы) треугольник Живаго-Лара-Комаровский занимает его больше всего. А эпоха — она и есть эпоха, о ней и так многое известно. На первых репетициях Сильвиу показывал мне несколько альбомов с хроникальными фотографиями времён Первой мировой войны. И кроме исторических и военных событий тех лет, кроме лирических линий романа Пастернака, Сильвиу интересовался даже некоторыми медицинскими тонкостями, поскольку первые две картины оперы происходят в госпитале.
Я не стану утверждать, что постановка «Доктора Живаго» в Регенсбурге является режиссёрским шедевром. Но говорить, что в этой постановке было что-то оскорбляющее Россию — бесчестно.
Среди постановок последних лет присутствуют гораздо более политизированные и оскорбляющие Россию спектакли, и некоторые из них поставлены в самой России. Особенно диким было узнать, что постановка оперы в небольшом немецком городе обсуждалась на заседании правительства РФ.
У меня, как у гражданина РФ, к нашему правительству и так много вопросов, и гораздо более важных, чем проблемы оперной режиссуры. Но даже если представить, что правительство должно диктовать режиссёрам, как нужно ставить оперные спектакли, ему (правительству) было бы логичнее начать с крупных театров. Например, с берлинской Дойче Опер — одного из важнейших театров Германии.
Совсем недавно там была поставлена «Леди Макбет Мценского уезда» Шостаковича, которая почему-то не удостоилась внимания нашего правительства, хотя эта постановка даёт много возможностей для раздувания скандала. Вернусь, тем не менее, к творчеству Сильвиу Пуркарете.
Трудно ставить на сцене такие сюжеты, как «Доктор Живаго». Роман Пастернака охватывает много лет. Соответственно, опера тоже, хотя либретто охватывает меньший временной период. События в опере очень спрессованы. Картины динамично сменяют одна другую. На глазах Юрия Андреевича Живаго рушится мир, и нереальность всего происходящего подчёркивается наличием в опере снов Живаго. Всего их три.
Мистическая составляющая усилена также довольно большой сценой с гаданием Кубарихи, которая в романе Пастернака является абсолютно незначительным персонажем. Кроме того, в конце сцены свадьбы есть безумный танец Живаго. В прямой речи некоторых героев присутствуют различные символы. Думаю, всё это подтолкнуло Сильвиу придать спектаклю явный сюрреалистический оттенок. Отсюда, в частности, и наличие масок животных, и характерный грим хористов и статистов. Я вообще думаю, что невозможно поставить такую динамичную оперу в более-менее реалистическом ключе — так, чтобы угодить всем. В день генеральной репетиции Сильвиу спрашивал меня, действительно ли, по моему мнению, в опере присутствует нечто, оскорбляющее Россию. Естественно, что я обнял его и заверил, что всё в полном порядке.
Совсем недавно, около двух лет назад, Сильвиу ставил в Буэнос-Айресе «Алеко» и «Франческу да Римини» Рахманинова. Главные партии исполняли Сергей Лейферкус и Ирина Окнина. Я знаю Сергея и Ирину как глубочайших артистов, музыкантов и людей с благородным вкусом. Нет никаких сомнений в том, что, если бы Сильвиу попытался издеваться над операми Рахманинова (что само по себе невозможно представить), он встретил бы жёсткое сопротивление. Но ничего подобного не было. Наоборот, обе оперы имели громадный успех, несмотря на то, что были до этого абсолютно неизвестны в Аргентине. А после премьеры аргентинцы в восхищении говорили, что хотят ещё русских опер и пьес, рассказывала Ира Окнина.
Мой любимый Роман Исаакович Кофман, знаменитый украинский дирижёр, с которым я много работал, когда он был главным дирижёром в боннском Бетховен-оркестре и опере Бонна,был просто влюблён в Сильвиу. А Кофман — это человек, со справедливым подозрением относящийся к современным режиссёрам, всегда ведущий строгий отбор этих господ для оперных постановок, которыми он дирижирует.
С Кофманом мы не раз обсуждали вопрос, насколько вообще нужен режиссёр в оперном театре. Сам Роман Исаакович, блестяще образованный человек, глубокий музыкант и знаток литературы, в своей работе пытался избежать привлечения режиссёра в оперу, когда это было возможно. И несомненно, у него у самого есть режиссёрский дар, и дар этот находится в полной гармонии с его даром музыканта. По-моему, это идеал, когда именно один человек создаёт концепцию спектакля, когда есть мощное единое начало — эстетическое, ментальное, интеллектуальное и т.д.
Когда мы ставили «Сорочинскую ярмарку», Роман Исаакович рассказывал, как долго он не мог найти режиссёра для этой постановки, многим претендентам пришлось отказывать. Кто-то хотел переносить действие в метро, кто-то в цирк, кто-то на ликёро-водочный завод… И только маститый Тони Палмер поинтересовался, в какой редакции будет идти в Бонне «Сорочинская», отчего и получил сразу же приглашение от Кофмана, который даже не стал уточнять, где будет происходить действие и какова вообще режиссёрская концепция.
Естественно, действие происходило в Сорочинцах, то есть там же, где и у Гоголя и у Мусоргского. Был бережно сохранён весь малороссийский гоголевский колорит. Была и горилка, был пьяный Черевик, которого я с огромным удовольствием пел…
Ни у кого это не вызвало возмущения, потому что так и написано у Гоголя. Собственно, и в клавире оперы «Доктор Живаго», в сцене свадьбы Живаго и Марины, есть ремарки композитора: «Двое гостей чокаются и выпивают», «Живаго выпивает ещё рюмку», «Живаго падает лицом в тарелку с салатом»…
Сильвиу Пуркарете не стал использовать в этой сцене никакой тарелки с салатом, за что я ему очень благодарен, потому что меня эта тарелка смущала всё то время, пока я учил свою партию — партию Юрия Андреевича Живаго, русского интеллигента, пусть и раздавленного жизнью.
Кстати, ещё одна параллель между Сильвиу Пуркарете и Тони Палмером. Когда мы начали репетировать с Тони «Сорочинскую ярмарку», он с гордостью показывал мне собственные видеоматериалы, снятые им в Сорочинцах: этот человек специально ездил снимать народные празднества, чтобы потом использовать свои впечатления о них в постановке. Помню, я еще подумал тогда: «Вот это Тони! Режиссер с мировой известностью, ставящий абсолютно неизвестную в Европе оперу, находит необходимым ездить туда, где происходит действие оперы… Кто еще так может?»
Оказалось, что так ещё может Сильвиу Пуркарете. Перед постановкой «Евгения Онегина» в Боннской опере в 2005 году, Сильвиу специально ездил в Москву, ходил по нашим музеям. И поставил своего «Онегина» с огромной любовью к Пушкину и Чайковскому. Так работают люди, для которых смысл жизни — искусство и творчество, а не дешёвые и высосанные из пальца скандалы.
Наконец, еще одна важная параллель. Свобода артистов. Как и Тони Палмер, Сильвиу оставляет каждому артисту огромное «поле для манёвра», то есть каждый может предложить что-то своё. И, как Тони Палмер, Сильвиу доверяет русским артистам в интерпретации русских сюжетов. Абсолютно все предложения и вопросы, с которыми я подходил к нему, особенно ближе к генеральной репетиции, решались именно так, как чувствовал я. Знаю, что та же ситуация была и у других солистов. А
А самый первый компромисс случился на первой же репетиции, когда Сильвиу принял пожелания Антона Лубченко относительно решения эпилога оперы. Это даже не компромисс, это, я бы сказал, некая умная гибкость. Вообще, среди современных режиссёров это очень редкое качество — не просто способность слушать артистов, а идти им навстречу.
Про свою собственную работу могу сказать только одно: никаких проблем с Сильвиу у меня не было, никакой водки он меня пить не заставлял, за исключением той картины, где эта водка по сюжету оперы должна присутствовать. Он много советовался со мной, просил переводить ему некоторые фразы, которые оставались не до конца ему ясны — именно фразы либретто, а не цитаты из Пастернака, которые он и так знал.
Некоторые трудности, возникавшие в процессе постановки, лишь показывают, что режиссёр вдумчиво относился к материалу оперы, а не стремился побыстрее «развести мизансцены», получить гонорар и уехать после премьеры. Даже когда он подвозил меня (много раз) с репетиционной сцены в центр Регенсбурга, Сильвиу несколько раз интересовался моим мнением по поводу той или иной сцены. Не представляю себе сейчас другого такого режиссёра.
Изумительная немецкая певица-артистка Михаэла Шнайдер, которая в «Докторе Живаго» была моей Ларой, также работала с Сильвиу в атмосфере полного взаимопонимания. Уж на что я много работал в Германии и имел некоторые проблемы с немецкими режиссёрами — Микаэла насмотрелась этой немецкой чертовщины в разы больше меня. И она была счастлива делать образ Лары вместе с Сильвиу.
Сначала мы вдвоём делали всё, что он предлагал, а потом высказывали ему свои пожелания. Глупо сразу же отвергать то, что предлагает такой режиссёр, как Сильвиу, даже если это не совпадает с твоими внутренними ощущениями. Сначала надо понять, почему он хочет ставить сцену именно так.
Бывают режиссёры, особенно в Германии, которые тупо пытаются использовать всё отведённое на репетиции время, всё до последней секунды, выжимая из артистов все силы, все эмоции и не оставляющие места удовольствию от работы. Бывают и такие режиссёры, которые крадут время за счёт перерывов в репетициях. Это происходит от неуверенности постановщика в собственных силах, и результаты такой «работы» всегда оказываются сомнительными, это проверено жизнью не раз. Не таков Сильвиу.
Он ищет решения сцен у себя в голове и не желает изматывать артистов, пробуя поставить с ними одну и ту же сцену в разных вариантах. Вся наша команда была очень благодарна ему за такой стиль работы. В том числе и по той причине, что оставалось время на работу над музыкой и на впевание партий, которые в «Докторе Живаго» очень сложны. Именно в силу того, что мы не уставали от тупой псевдорежиссёрской работы, каждое утро мы приходили на очередную репетицию со свежими мозгами и голосами. Я много раз думал про себя (а потом и Микаэла в разговоре со мной высказала ту же мысль), как было бы прекрасно, если бы все режиссёры работали так, как Сильвиу. Общая картина именно зреет постепенно и потом вдруг складывается, а не вымучивается через силу в течение многочасовых репетиций.
Хочется вспомнить одного из крупнейших ныне живущих оперных композиторов Петера Этвёша, сказавшего после мировой премьеры его оперы «Любовь и другие демоны» в постановке Сильвиу Пуркарете в Глайднборне:
«По-моему, Пуркарете — гений»
К сожалению, сейчас Сильвиу находится в клинике, от всей этой безобразной регенсбургской истории у него обострились проблемы с сердцем. Ради чего были нужны вся эта грязь и всё это враньё? Это риторический вопрос, не хочется опять углубляться в эту низкую и подлую ситуацию.
В романе Пастернака именно окружающий Юрия Андреевича Живаго страшный и подлый мир убил главного героя, доведя его до сердечного приступа и внезапной смерти. Хочу пожелать Сильвиу скорейшего выздоровления: получается, что он в какой-то степени сам вжился в образ Живаго.
В заключение скажу, что у меня имеются железобетонные аргументы (и мои коллеги могут эти аргументы подтвердить), подтверждающие объективность моей точки зрения, но не хочется их озвучивать, чтобы никому не навредить.
И ещё — скажу откровенно, что, читая комментарии наших «патриотов» на Facebook, я вдруг поймал себя на мысли, что, учитывая отвратительное поведение Европы в отношении России в последнее время, я тоже вполне мог бы присоединиться к хору товарищей, жаждущих крови «наглого антироссийского режиссёра», если бы я не работал в постановке Сильвиу Пуркарете. Страшно именно это.
Страшно осознать, с какой лёгкостью средства массовой информации могут манипулировать сознанием граждан (естественно, везде, а не только в России). И, что особенно удивительно, перевёрнутым оказалось сознание даже тех наших людей, которые живут в Европе, их комментарии я читал с большой брезгливостью.
Сейчас в какой-то степени всё успокоилось. Но, тем не менее, я всё же решил написать о своём взгляде на всю эту историю. Нельзя оставлять без внимания клевету на порядочного и талантливого человека, которую нас заставляют жрать газеты и телевидение.
Так что, друзья мои… внимательнее!
Искренне ваш —
Живаго Ю. А.