Если принять во внимание факт, что сегодня каждый профессиональный пианист стремится давать по тридцать концертов в год, а популярный музыкант может рассчитывать на сто и более выступлений, покажется удивительным, что за всю свою музыкальную карьеру Фредерик Шопен выступал публично всего тридцать раз.
Только несколько из этих выступлений увенчались полным успехом, причем на многих концертах Шопен играл вместе с другими музыкантами. Он был странным исключением из общего правила. Был пианистом, который искренне не любил публичных выступлений.
Шопен зарабатывал в основном аккомпанированием и преподаванием, а выступать предпочитал в известных ему салонах и в гостиных своих друзей. Длительные турне по Европе, необозримые гастрольные маршруты и эффектные концерты для огромного количества слушателей за баснословные гонорары, которые давали некоторые современники Шопена (например, Лист, Тальберг, Герц и Калькбреннер) – все это было не для него.
Но, как ни парадоксально, к нему относились с тем же, если не с бóльшим, уважением и пиететом, что и к упомянутым пианистам. Но коль скоро музыкант зарабатывает себе репутацию публичными выступлениями, как удалось Шопену достичь всеобщего признания?
«Рассеянность, отказ от приглашения на обед, нечаянная, ненарочитая резкость приносят больше пользы, чем вся косметика и все красивые наряды мира»,
– писал Марсель Пруст. Аристократические круги, в которых вращался Шопен, ревниво оберегали его от посторонних.
«[Шопен] взамен получал своего рода кредит доверия от верной ему элиты общества – она тем охотнее превозносила его достоинства, чем более имела оснований считать его своим собственным открытием, которым только она может наслаждаться».
Так писал Альфред Корто в своей работе «В поисках Шопена» (1951), процитировав затем замечание одного из гостей «веселых музыкальных собраний» о том, что «его любят не просто так – в нем любят себя».
Однако то, что Шопена ценили как уникальную личность, лишь частично объясняет его репутацию превосходного пианиста.
В его игре обязательно должно было быть нечто исключительное, и, по свидетельствам современников, именно так и было. Многие его друзья (в том числе критически настроенные и не склонные у экзальтации) были настолько восхищены его выступлениями, что доверяли свои впечатления бумаге.
Молодой Карл Халле восторженно писал в 1836 году, что ощущение от шопеновской игры
«невозможно описать никакими словами. Не охватить чувствами… Совершенно не верится, что эта музыка создана человеком. Кажется, словно бы она нисходит с небес – настолько она чиста, прозрачна и одухотворена. Я каждый раз с трепетом вспоминаю о ней».
Полвека спустя он же, уже известный во всем мире как сэр Чарльз Халле, написал:
«Я могу со всей определенностью утверждать, что никто никогда не мог сыграть [произведения Шопена] так, как они звучали под его волшебными пальцами. Слушая его, теряешь всякую способность к анализу».
А Фердинанд Хиллер (1811-1885), будучи сам прекрасным пианистом, признается, что игра Шопена
«отпечаталась в моей душе до моего последнего вздоха… Он играл так самозабвенно, как никакой другой музыкант, которого мне доводилось слышать… Вся будничная суета исчезала – это было как вспышка метеорита, завораживающая нас своей неразгаданной тайной».
Ему вторит Берлиоз:
«Как интерпретатор и композитор Шопен был единственным в своем роде, не похожим ни на одного известного мне музыканта».
А вот Ференц Лист:
«Такого поэтического темперамента, как у Шопена, никогда ранее не существовало, по крайней мере, я никогда не слышал такой нежной и изящной игры. Звук, хотя и тихий, был выше всякой критики, и хотя игра Шопена не была слишком громкой и не подходила для концертного зала, она все же была совершенной».
Что касается силы и выносливости, Фредерик Шопен ни по своим физическим параметрам (его рост был 170 см и весил он лишь 45 кг), ни по состоянию здоровья не мог сравниться со своим другом Листом («Я хотел бы украсть у него его метод исполнения моих собственных этюдов», написал Шопен Хиллеру).
Начиная с самых ранних концертов, критика хвалила его музыкальность, но сетовала на то, что звук фортепиано был таким слабым, что терялся на фоне оркестра, растворялся в большом зале. К этому нужно добавить, что Шопен сильно волновался перед выходом на сцену – французы называют это le trac.
После одного из своих последних выступлений в Варшаве он написал своему другу:
«Ты не поверишь, какой мукой были для меня три дня перед моим публичным выступлением».
Поэтому не кажется удивительным такое признание Шопена Листу:
«Играть концерты – не моя стезя. Я робею перед публикой. Мне душно от всех этих людей, которые дышат в зале, меня парализуют их любопытные взгляды, я немею, видя это море чужих лиц».
Шопен дал свой первый концерт 24 февраля 1818 года в Варшаве, исполнив Концерт Адальберта Гировца. В последний раз он выступил в лондонском Гилдхолле 16 ноября 1848 года, сыграв несколько своих этюдов на бале-маскараде, доход от которого был предназначен для «Литературного общества друзей Польши».
Шопен был уже очень болен. Он страдал изнуряющим кашлем, невралгией и отеком легких. Это даже трудно было назвать концертом, так что последнее выступление одного из величайших пианистов в истории прошло почти незамеченным.
Jeremy Nicholas, “Gramophone”, culture.pl.ru